Искушение страстью - Франсуаза Бурден Страница 49

– Без тебя никогда, – вполголоса сказал он.

Быть счастливым с другой? Никогда. Ему не нужна ни капля счастья, ни половина счастья. Он даже думать об этом не хотел. Особенно о том, что Юдифи навсегда тридцать лет, а ему скоро пятьдесят.

Сделав несколько шагов к панели, скрывающей сейф, он привычным жестом отодвинул ее. Если надо, он заставит себя вновь и вновь перечитывать эти строки, и это лучший способ не сдаться. Он взял наугад блокнот, открыл его.

Однажды у него не останется выбора, он и так зашел слишком далеко. Он отвратителен мне до тошноты. Твое возвращение будет ему худшей карой, он это знает, но это сильнее его. Однажды утром ты появишься на дороге, как в том фильме – помнишь – ты будешь как все, кто возвращается с войны. Я все время жди тебя, каждую минуту надеюсь, убеждаю себя, что ты в пути и успеешь спасти меня. Но то, что люди рассказывают о побегах, очень страшно, я не должна желать твоего скорейшего возвращения.

Шарль, мне не хватает тебя, как воздуха и воды, но не бунтуй, не давай им повода еще больше терзать тебя. Я не хочу, чтобы ты страдал.

Держа блокнот в руке, он, задыхаясь, прислонился к стене. Страдать? Он помнил лицо немецкого офицера, который превращал в бесконечную пытку недели в мрачной крепости. Шарль думал, что Юдифь и их дети в безопасности, в Валлонге, и это придавало ему силы, и он все терпел. Или почти все. «Я не хочу, чтобы ты страдал». Интуитивно – они ведь чувствовали друг друга – она предвидела опасность, нависшую над ним: даты совпадали. Она догадывалась, что он сходит с ума в клетке, что он на грани. А у него не было никаких предчувствий, ничто его не тревожило: он был слишком занят своим выживанием. Тогда как Юдифь сама была на краю пропасти.

Он перевернул страницу. Строки запрыгали.

В эту ночь тебя особенно не хватает. Мне стыдно писать об этом. Ты мне все открыл, все подарил, а теперь осталась только пустота и страх. Я хочу вдохнуть твой запах, запустить пальцы в твои волосы, услышать твое дыхание, а потом прижаться к тебе и обнять всего. Мы будем строить планы на будущее, ты будешь говорить тихо-тихо – я обожаю твой голос, – и я буду уверена, что рядом с тобой мне ничего не грозит. Обними меня, Шарль, защити меня, ты же клялся.

Блокнот мягко упал на ковер. Зачем он заставлял себя это читать? Что хотел доказать? Что боль еще жива? Она и так терзала его каждый день! Юдифь давно умерла, нет могилы, к которой можно припасть, но он все равно любил ее. Тогда зачем мучить себя? После всего, что он преодолел, единственное, что ему оставалось, – это как можно страшнее отомстить за нее.

«Нет, не только, сыновья должны узнать всю правду…»

Признания, запертые в сейфе, ждали своего часа, это будет последнее откровение.

«Подонок…»

Ненависть была неизлечима, как горе, и он удивился, как до сих пор жил с этими двумя чувствами. Борясь со слезами, Шарль нагнулся и гневно схватил блокнот. То, чего не смог выбить из него немец, каждый раз выбивали слова Юдифи. Он не мог встать, а только опустился на колени и, обхватив голову руками, зарыдал.

Через несколько минут зазвонил телефон, и Шарлю показалось, будто он проснулся от кошмара, отчаяние душило его. Еще никогда ему так сильно не хотелось отказаться от задуманного и уйти вслед за призраком жены, найти его, где бы он ни был. Поднявшись с ковра, Шарль одной рукой взял трубку, другой поправил галстук.

– Это ты, Шарль? У тебя странный голос… Уже поздно, я не думала, что ты здесь! Стюарт не прилетел этим самолетом, я нашла дома телеграмму, он задержится еще на неделю. Я тут подумала… Если у тебя нет планов, мы могли бы поужинать вместе.

Он сомневался лишь мгновение: в голове у него не было мыслей, он крепко вцепился в трубку.

– Буду у твоего дома через десять минут, – пробормотал он.

В конце концов, общество Сильви – это лучше, чем тишина и демоны из прошлого. Он имел право на эту маленькую слабость: ему был так нужен отдых.

Валлонг, 1959

Жepap Филип великолепен в роли Модильяни! Как он перевоплотился в своего героя! Жаль, что ты не видел этот фильм.

Отступив на шаг, Жан-Реми критически осмотрел свою картину, затем повернулся к Алену.

– Сейчас мало света, закончу потом. Налей нам чего-нибудь.

На самом деле работать он мог, только когда был один. Или же в присутствии Магали, – она навещала его почти каждый день. Между ними завязалась настоящая дружба, и это неудивительно. После назначения Винсена судьей в Прованс и возвращения семьи в Авиньон было вполне естественно, что Магали искала общества Жана-Реми. Ей трудно давался переход от статуса горничной к статусу светской дамы, и, хотя Клара помогала ей, Магали еще многому предстояло научиться.

Ален вернулся с кухни с бутылкой охлажденного розового вина, молча откупорил ее.

– Что-то ты сегодня молчишь, – заметил Жан-Реми.

В ответ он получил потемневший, непроницаемый взгляд. Полчаса назад Ален пришел на мельницу в очень плохом настроении и упорно молчал.

– Поужинаешь со мной? – рискнул предложить Жан-Реми, он начинал терять терпение.

– Как захочешь.

– Здесь или съездим куда-нибудь?

Художник позволял Алену сделать выбор всякий раз, когда тот доставлял ему радость поужинать с ним. Жан-Реми сам умел замечательно готовить, но знал несколько ресторанов с хорошей кухней за пределами долины Бо. Уже десять лет они были знакомы с Аленом, и художник с уважением относился к его скрытности. Эта скрытность однажды послужила причиной сильной ссоры, так что теперь Жан-Реми опасался возобновлять разговор.

– Здесь, – мрачно ответил Ален.

Он уселся на пол, поджав ноги. Ален очень походил на цыгана: стройная фигура, отросшие черные волосы, белая рубашка оттеняла загар. Июнь выдался солнечным и жарким, за несколько недель это был первый дождливый день.

– Дождь не повредит твоим посадкам? – спросил Жан-Реми.

– Нет… Он пойдет им только на пользу.

Сделав несколько глотков, молодой человек пристально разглядывал стакан. Немного выждав, Жан-Реми направился на кухню.

– Оставлю тебя наедине с твоими мыслями, пойду приготовлю ужин! – непринужденно бросил он.

Он избегал ссоры, особенно сегодня, ведь скоро они расстанутся на все лето. Эти ужасные каникулы, когда Ален скрывался в Валлонге вместе с кланом Морванов и забывал дорогу к мельнице. Хорошо еще, что его не останавливало присутствие Винсена, но с приездом Клары и Шарля все будет по-другому. Почему в двадцать семь лет Ален по-прежнему опасается бабушки и дяди? Ведь не в его характере бояться кого-то.

Раздосадованный Жан-Реми открыл холодильник. Утром он купил морского окуня, и если… На всякий случай. Вдруг все-таки… придет Ален.