Из жизни читательницы - Елена Лобанова Страница 49

Дополняя образ, на мне красовался золотисто-алый Римкин шарф, в тон ее же красной лаковой сумочке с бряцающими цепочками.

Погода тоже не подвела. Весь окружающий пейзаж был выдержан сегодня в небесно-голубых и травянисто-зеленых тонах, с ослепительно-желтыми вкраплениями одуванчиков. В такой день, особенно накануне Восьмого марта, счастье так и витает в воздухе, так и манит самого недоверчивого: «Да вот же я, вот! Протяни только руку!»

Правда, мама забыла предупредить меня, что чем меньше женщина говорит, тем больше упивается рассуждениями мужчина.

— Понимаешь, — говорил Валерий, играя знакомыми бархатистыми интонациями, — даже самое разборчивое, рафинированное и интеллектуальное издательство — это все-таки коммерческая организация. Ты согласна?

Я с готовностью кивнула головой, экономя слова. Почему бы, действительно, иной раз не обойтись и без них?

— И, как всякая коммерческая организация, оно заинтересовано прежде всего в доходе…

Предупреждая паузу, я закивала заранее.

— А что является гарантией издательского дохода? — обрадованно продолжал Валерий. И, выдержав паузу, победно закончил: — Конечно, классный текст! Вкусный! Увлекательный! Текст, который захватит читателя с первой страницы, с первой строчки! Скрутит его в бараний рог! И заставит читать книгу, не выпуская из рук ни на минуту!

— Ну так ведь и «Премьера полета»… — не выдержала было я, но он властным жестом остановил меня, не позволив себя перебить.

— Не о тебе речь… Таких читателей, как ты, уже в принципе не существует. Так, один-два на десять миллионов. А литература должна быть массовой! Доступной массам! Выражаясь фигурально, на уровне безусловных рефлексов! Я понимаю, тебе трудно согласиться со мной, — великодушно допустил Валерий, — ведь школьная обстановка, не обижайся, деформирует сознание… И, как всякое бытие, определяет… Но ведь сейчас абсолютно другое время! Люди хотят дышать полной грудью, понимаешь? И слава Богу, что они имеют такую возможность! И что социалистический реализм наконец-то испустил дух! Это счастье, что больше не надо изображать действительность в ее революционном развитии, в духе партийности и народности! Теперь литературный герой наконец-то может распрямиться во весь рост. Он может позволить себе быть сильным. Ставить перед собой цели и достигать их. Причем лично своих целей! В конце концов, мораль — не категория искусства слова… Ты согласна или нет?! — вспомнил он обо мне и приостановился, вперив в меня горящий взгляд.

Я кивнула, хотя несколько уклончиво, в сторону.

— Вот почему, — заключил он уже поспокойнее, — нужны и новые формы, и новые романные жанры — синтез, или синкретизм, или как это там у вас, у критиков…

— Но я-то не критик! — напомнила я по возможности деликатно и улыбнулась, как бы извиняясь за вторжение в его речь. — Я — просто читатель… читательница…

Он оценил мою деликатность: чмокнул меня в висок и притянул к себе, обняв за талию.

Но идти так было не совсем удобно, и вскоре мы остановились. Посмотрели друг на друга — глаза в глаза.

— Ладно уж! Кто старое помянет… — пробурчал он. И его губы привычно и властно потянулись к моим.

Он уже все решил за нас. Причем в нашу пользу!

А я?

В данный момент мне, как назло, пришла в голову еще одна противная мысль.

Мысль о фотомоделях.

На прообраз молодой красотки я, хоть и с новой прической, явно не тянула. Тогда, выходит, на старую жену?

С другой стороны, почему Мастер должен обязательно изображать свою Маргариту в каждом произведении? И в какой роли мне хотелось бы явиться в романе? Да и хотелось ли вообще?

Обо всем этом я размышляла молча. А мы тем временем уже шли дальше под руку, как в старые добрые времена! Похоже, ЖИЗНЬ снова налаживалась!

Вот что значит слушаться маму!

— В наше кафе! — распорядился Валерий. И пояснил успокоенно и деловито: — Самое время начинать праздновать!

Он вновь желал блеснуть, очаровать, покорить меня. Он объявил торжественно:

— Кстати, принимаются заявки на подарок к женскому дню!

Мы как раз проходили мимо книжного прилавка. Я приостановилась.

На видном месте красовалась табличка: «Подарок женщине». Вокруг таблички веером располагались блестящие книги. Красотки на обложках скакали верхом, стреляли из окон роскошных машин, плавали с аквалангами и замирали в объятиях пиратов, джентльменов и монстров.

— Так вот же он! Это и есть твой жанр! На уровне безусловных рефлексов! — вдруг осенила меня мучительная догадка.

— В смысле?.. — спросил Валерий и слегка отшатнулся. На лице его мгновенно проступила настороженность, и черты отяжелели.

Почему, почему же я не остановилась в эту роковую минуту?! Почему язык мой не прирос к гортани и губы в блестящей помаде «Люмине» не свело судорогой?!

Бессильные риторические вопросы…

— Твой жанр — это женский роман наоборот! — неудержимо выпалила я.

И тут он грязно выругался.

Но не матом, нет.

Он медленно наклонился к моему уху и так же медленно, очень внятно — совсем как Томик! — проговорил:

— Ты — не Маргарита. И вообще — не героиня. Ты даже не женщина. ТЫ… КНИЖНЫЙ!.. ЧЕРВЬ!!!

— И точка. Ни слова больше. Тема закрыта! — объявила Римус.

— Плесни-ка ей мартини, — распорядилась Людасик.

Мы сидели не в закутке библиотеки, не у Римки дома и даже не в кафе, а в ресторане «Южная ночь».

Ибо как раз накануне Римкин Аветик получил премию и преподнес ей в честь Восьмого марта. А она решила потратить все «на прожигание жизни».

Мы прожигали ее со вкусом. А именно — со вкусом шашлыка по-карски, картофеля по-министерски и бог знает чего еще по-каковски. Можно было просто ткнуть вилкой в любое место стола и попасть во что-нибудь чудесное и неслыханное.

Мы ели, пили, слушали музыку зажигательную и музыку мечтательную, и читали стихи, и делились воспоминаниями детства и рецептами омоложения. Кроме того, мы говорили о мужчинах — строго, но справедливо.

— Пусть плачут те, кому мы не достались. Пусть сгинут те, кто нас не захотел! — проникновенно возглашала Римус, и мы с Людасиком, икая от смеха, сдвигали бокалы.

— Девочки! Я наконец-то поняла, как надо жить! — вдруг вскрикивала Людасик, и мы с Римусом лезли в сумки за ручками и делали вид, что записываем на салфетках. — Мне одна женщина в поликлинике рассказывала! Надо знаете как? Вот проснулась утром — и спрашиваешь себя: «Чего моя левая нога хочет?» Или нет… «Чего моя дорогая левая ноженька хочет?» Вот как!

— Ну, твоя левая ноженька и так ясно, что хочет, — предполагала я. — Бегом на кухню — и Виталику морковный сок тереть!