Стеклянная невеста - Ольга Орлова Страница 49

Сергей, продолжая задумчиво смотреть в окно, вдруг с выражением сказал:

— Вот гады, ничего не боятся!

Он повернулся ко мне и пояснил, указывая в окно:

— Вон там, в доме напротив, на четвертом этаже. Видите, подоконник с кошкой и вороной. Кошка хозяйская, через форточку вылезает на подоконнике посидеть. А ворона тут как тут. И ведь не боится кошки! Чуть та на подоконник, а эта сволочь старается кошку сбросить. Надо позвонить хозяевам, предупредить.

Сергей повернулся окончательно, провел левой рукой по ежику и откинулся на спинку стула:

— В общем-то, это все, что я хотел у вас выяснить. Жаль, что вы не опознали этого гражданина Бездомного.

Он с сожалением вздохнул.

— Мы вот, милиция, часто бессильны. Сейчас такие законы, что вот, знаешь точно — это бандит, а подобраться нельзя. Приходится досье на будущее составлять, а когда оно пригодится — кто его знает? Но все равно пригодится! — значительно погрозил он пальцем. — Вы, Светочка, не представляете, сколько же криминала можно обнаружить во всех уровнях общества. Вы журналистка, будущая журналистка, — поправился он, — так вы и без меня, наверное, догадываетесь, что не все в стране обстоит гладко. А мы, на переднем краю, видим все особенно ясно. Вот взять этого Бездомного. Я почти уверен, что это он убил тех двоих. Уверен-то уверен, а у подозреваемого Бездомного железное алиби. Человек десять уже подтвердили, что он был в казино «Сириус» в Бибирево в тот вечер. А все потому, что все свидетели — это люди некоего Варана. Тоже, знаете, еще та личность.

— Артем Матвеевич?

Сергей встрепенулся было, но тут же успокоился:

— Все забываю, что Варан у вас тоже постоянный клиент. Старый приятель вашего шефа. Вот тоже пример современного сращивания криминала и бизнеса: владелец ночного клуба связан с вором в законе. Все повязано, все повязано, — безнадежно сказал он.

— А Матвей, — спросила я, — он что, очень опасный человек?

— Бездомный? Ну, как подходить, — развел руками Сергей. — Иной вор в законе больше приносит вреда, но сам-то не убивает. За него как раз убивают такие Бездомные. На этого гражданина у нас пухлое досье. Только прямых улик нет.

Сергей воодушевился, ему было приятно показать мне свою причастность к суровому миру, где стреляют, убивают, сколачивают капиталы, — словом, занимаются мужским делом.

— Знаете, Светочка, этот Бездомный у нас как кость в горле. У нас есть информация, что он причастен к большому числу заказных убийств. И очень громких убийств. Но поймать его пока не удается. Он действует чисто и дерзко. С ним вообще-то все ясно. За него пока удача, но такие, как он, долго не живут. Такое ощущение, что он ищет смерти. Или просто равнодушен к ней. Свидетелей он тоже убирает. Это, кстати, нас и удивило в последний раз. Вы-то в живых остались. Либо это сбой в работе Бездомного, либо…

— Либо что?

— Либо это не он. Может, и вправду кто под него работает? Всякое бывает.

Во время этого затянувшегося визита к следователю, которому, видно, нравилось общаться со мной даже в ущерб делу и времени, я начинала ощущать, как, словно бы под влиянием неведомой силы, моя жизнь все более и более начинает сплетаться с жизнью этого совсем ненужного мне Матвея.

Сергей продолжал говорить о том, как много ему известно, как много в его власти и как много сил в самых верхах заинтересованы в сохранении нынешнего положения вещей. Он говорил еще многое в этом духе, но все, что он излагал, почти не достигало моих ушей. Я молчала под шелест его слов, как молчат в гостях, когда боятся сказать невпопад.

Почувствовав, что его слова начинают падать в пустоту, Сергей оборвал сам себя. Улыбаясь, проговорил, давая понять, что аудиенция закончена:

— Я надеюсь, мы еще, Светочка, встретимся в более непринужденной обстановке? Что вы думаете насчет сегодняшнего вечера?

Я была вынуждена его огорчить: мой рабочий день как раз начинался к ночи. Но я надеялась, что его надежды, наши надежды, надежды всех…

Мы тепло попрощались. Он выписал мне пропуск, и я ушла.

А на улице за это время начал моросить дождь.

Когда я вышла на крыльцо РОВД, там курили лишь двое милиционеров. Третий поднимался мне навстречу по ступенькам в обнимку с высоким толстым парнем, чем-то мне неприятно знакомым. Все посторонились, пропуская меня, я легко сбежала с крыльца и направилась к своей машине. Дождик моросил так легко, так невесомо, что я не могла понять: дышу ли влажным воздухом или теплой дождевой взвесью. Аллею впереди подметал, разбрасывая во все стороны мусор, кто-то из задержанных, по-видимому, бомж. Когда я поравнялась с ним, бомж, останавливая замах метлы, взглянул на меня оценивающим взглядом, словно бы я была не человеком, а вещью, явлением, которое можно так или иначе использовать: продать, купить, потребить… Этот взгляд вновь напомнил мне того огромного парня, что поднимался только что по крыльцу. Где-то я его видела? С чем-то он был связан, с чем-то неприятным для меня, — я не могла вспомнить.

Оглянувшись, я увидела, как все трое милиционеров и этот толстый громила, ухмыляясь, смотрят мне вслед. Даже кто-то похабно хохотнул. Я решительно продолжила свой путь. Шаркание метлы за спиной возобновилось.

Настроение у меня внезапно испортилось. Я села в машину, но не спешила заводить двигатель и трогаться с места. Вместо этого вынула из пачки сигарету и закурила. Мужчины на крыльце продолжали о чем-то весело, с похохатыванием говорить. Бомж метал мусор по сторонам. Мне был виден выезд из дворика РОВД и часть дороги уже с той стороны, по которой время от времени проскальзывали машины. Я думала о недавнем допросе, о Матвее, о Графе, о себе. Мне начинало казаться, что обитатели клуба «Русалка», история клуба, тени клуба — все вместе сплелись сейчас в единый, полуреальный, но от этого не менее опасный клубок.

Не прошло еще и двух месяцев, как я устроилась сюда, но уже окружена клубными заботами и страстями, да и не только окружена, но и живу ими. Еще более тревожило меня другое: полная неразбериха во мне самой. Совсем недавно, когда я только начинала работать в клубе, мне и в голову не приходило, что такая ясная на первый взгляд ситуация — устроилась на халявную работу, где мне покровительствует сам хозяин, — вдруг обернется сложностями.

Влюбленность Графа, мое к нему чувство, в котором я уже не сомневалась, новые клубные знакомые, этот Матвей — все вдруг покрылось патиной сомнений. Все отдалилось, словно происходило не со мной, а виделось во сне, как бывает, когда в обстановке миража, наскоро составленного аляповатым постановщиком кошмара, сам ты одновременно и действующее лицо, и в то же время наблюдатель. Но одно я знала твердо: Граф любит меня, желает меня, и последнее время голова его занята только мною. Тут не было сомнений. Все же остальное, вернее, все, что творилось во мне самой, — это мне было непонятно и это тревожило.