Любовь и другие иностранные слова - Эрин Маккэн Страница 49

Жаль, что я не взяла с собой дневник: этот проклятущий, требовательный, ужасный дневник. Я бы написала: Кейт все меняет. То есть любовь, Любовь все меняет. Да уж, оговорка по Фрейду. Хорошо, что я этого не написала.

На лекции по госуправлению я на пару секунд проваливаюсь в сон и просыпаюсь, когда голова у меня наклоняется вперед. На этих лекциях спят очень многие: некоторые бесстыдно кладут голову на сложенные руки и дрыхнут весь урок. Похоже, мистер Блум, наш старый профессор, не обращает на это особого внимания: он сам борется с сонливостью, пытаясь не заснуть от собственного монотонного голоса, который в тысячный раз объясняет связь между землей, трудом и капиталом.

– Что с тобой сегодня такое? – раздраженно спрашивает меня Эмми, подходя к моему шкафчику.

Я слишком утомлена, чтобы мысленно переводить и ее слова, и ее тон, поэтому отвечаю я тоже сердито:

– Устала. А что, нельзя?

– Ладно, прости.

Мы молчим всю дорогу до раздевалки.

Волейбол не придает мне сил, а, наоборот, отнимает последние. Дважды я получаю мячом в лицо (несильно, просто пропускаю свою очередь отбивать). После тренировки ко мне подскакивает Джен и переплетает свои пальцы с моими.

– Я тут подумала о том, что ты сказала, – говорит она с широкой радостной улыбкой.

– О чем?

– О Стью.

– А что он?

– Ну, про то, нравится он мне или нет.

– А-а-а, ага.

– А что бы ты сказала, если бы я ответила «да»?

– Мм… Ну, не знаю.

– Ой, Джози. А я думала, ты обрадуешься.

– Да, Джен, я рада. Просто очень устала.

– Да, понимаю. По тебе заметно. – Она сжимает мне руку. – Ну ладно, не говори ему ничего, но попробуй узнать, как я ему. Хорошо? Ну, вы же двоюродные, ты, наверное, сможешь спросить его так, чтобы он не понял.

– Конечно.

– Ты просто чудо! Обожаю тебя! – Джен меня обнимает, и у меня совсем не остается никаких сил.

Стью отвозит меня домой, я прошу прощения за то, что так устала, и молчу всю дорогу. Дома я валюсь на кровать, сплю почти до шести и просыпаюсь с опухшими глазами и легким отпечатком часов на левой щеке.

Я умываюсь холодной водой, поправляю прическу, но это мало помогает. Ну ладно, хотя бы синяки исчезли, да и чувствую я себя лучше, чем в школе, поэтому припухлости и помятости можно проигнорировать. Я спускаюсь вниз. Кто-то звонит в дверь.

Словно по волшебству – а скорее, дело тут в черной магии – я обращаюсь в статую. В дверях с улыбкой стоит он. Стоит и держит мой кошелек. Мне кажется, из его рта вылетают какие-то слова.

Я.

Не могу.

Двигаться.

Не знаю, сколько я там простояла, вмерзнув в пол, однако Кейт хватило времени дойти до прихожей и спросить:

– Джози, кто там? Джози?

Она бросает на меня недружелюбный взгляд (я уже привыкла) и распахивает дверь пошире.

Он представляется:

– Добрый день. Меня зовут Итан Глейзер, я преподаватель социологии из Кэпа.

Краем глаза я вижу, как по лицу Кейт расплывается улыбка: обычно за такой улыбкой следует злорадный смех, но на сей раз Кейт держит себя в руках и просто делает шаг назад, несказанно довольная.

– Преподаватель? Итан Глейзер? – спрашивает она, а потом бросает на меня беглый взгляд. Его хватает, чтобы меня расстроить.

– Итан, – подтверждает он, они обмениваются рукопожатием, и Кейт приглашает его войти.

Я все еще не двигаюсь. Похоже, у меня отнялось все, кроме головы. Я вижу, как Итан делает шаг вперед и протягивает мне кошелек.

– Джози, ты забыла его утром в классе. Прости, раньше добраться до твоего дома у меня не получилось.

– Э-э-э, ага, – выдавливаю из себя я и с трудом поднимаю руку, чтобы забрать кошелек.

– Джози только что проснулась, а так она бы обязательно вас поблагодарила, – говорит Кейт.

– Тяжелый день? – спрашивает меня Итан. – Утром ты показалась мне немного уставшей.

– Э-э-э, ага, – я прокашливаюсь. – Ну да.

– Я не буду вас задерживать. Наверное, помешал вам ужинать.

– Дамы, а что это тут у вас происходит? – С кухни входит папа. – Ох, простите. Не знал, что мы ждем гостей. Хью Шеридан, – он протягивает Итану руку.

– Итан Глейзер.

– Итан преподает у Джози социологию, – поясняет Кейт.

– А, Джози постоянно говорит о ваших занятиях, – говорит папа. – Ей очень нравится.

– Спасибо. Она схватывает все на лету.

Он объясняет, и отец спрашивает у него:

– А вам случалось видеть подлинный сосуд, каким пользовались брадобреи в восемнадцатом веке?

– Нет, не приходилось, – говорит Итан, и тогда Кейт склоняется к нему (кладет руку прямо ему на плечо!) и шепчет: «Туда выпускали кровь!»

– Правда? Я бы хотел взглянуть.

Папа сияет от удовольствия:

– Тогда вы не ошиблись домом, – и он приобнимает Итана и уводит его на экскурсию.

Кейт следует за ними и по пути нарочно задевает меня локтем и шепчет: «Позже поговорим».

Мы одновременно сощуриваемся, но Кейт выигрывает этот поединок: помимо прищура, в ее распоряжении еще и дьявольская ухмылка.

И я удираю – УДИРАЮ – вверх по лестнице.

За рекордное время я успеваю умыться, накраситься тем, что есть в моем распоряжении: карандаш для глаз, тушь, консилер (не забыть поблагодарить Софи за то, что показала мне, как им пользоваться), заново причесаться, завязать волосы черной резинкой. Она подходит к черной же футболке, которую я натягиваю второпях. Я уже готова снова метнуться вниз по лестнице, но потом хватаю свой новый лифчик и останавливаюсь. Надевать или не надевать? Поднимаю повыше, разглядываю. Встаю боком.

Хм, может быть.

Ох, да ладно!

Я швыряю его обратно в ящик с бельем и не торопясь спускаюсь по парадной лестнице. Подумаешь, Итан пришел. Такое случается каждый день.

Но его уже нет. Я заглядываю в папин кабинет: тут еще разлит слабый аромат духов Итана, но самого его я явно упустила. В доме тихо. Я расслабляю мышцы шеи и челюстей: оказывается, я их напрягла, сама того не заметив.

На кухне мама режет лук, и воспоминания о сладостном запахе Итана тут же выветриваются из моей головы.

– Тебе помочь? – спрашиваю я.

– Можешь просто посидеть со мной.

Я запрыгиваю на табурет в дальнем углу комнаты и начинаю медленно крутиться, успокаивая себя монотонным, почти гипнотическим движением.