Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви - Александр Юк Страница 49

– Ты расстроен? – спрашивала Маша. У нее, напротив, в душе бушевала весна, которой дела не было до января на дворе. Отчего? Маша не давала себе отчета и даже не спрашивала себя. – Ты грустишь, Женечка?

– Не беспокойся. Если это грусть, то грусть светлая. Я грущу о шестнадцати годах моей жизни, которые прожил, даже не родившись. Интересно: наверно, нам всем было страшно и страшно любопытно появляться на этот свет. Это, конечно, не вполне те эмоции, которые меня сейчас переполняют, но какая-то аналогия просматривается.

– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

– Это не важно. Я сам не до конца понимаю, что во мне происходит. Они возвращались домой из больницы. После полубессонной ночи оба были чуть усталые и заторможенные. Они отказались на сегодня от прогулки по городу. Им обоим хотелось поскорее добраться до дома. И не только из-за того, что они устали.

Сегодня Женя работал портретистом. Моделью была Машина бабушка. Замечательной, послушной. Никуда не спешила, не вертелась. Ее худое, смуглое, с обостренными скулами лицо, обрамленное черными, без проблеска серебра волосами, затянутыми в узел на затылке, было необыкновенно выразительно. Испанскость ее происхождения была налицо. Без сомнения, в прошлом эта женщина должна была сводить с ума мужчин. Она и сейчас, приговоренная к заключению в больничной палате, беспомощная и зависимая, излучала явственно ощущавшуюся окружающими энергию, которая непонятно откуда бралась в этом хрупком немолодом теле. Маша была похожа скорее на бабушку, чем на маму. Та же четкая однозначность линий, южная острота ранней женской красоты.

Вначале для приличия бабушка попыталась отказываться позировать, кокетничая совсем как семнадцатилетняя девочка, чтобы потом дать себя уговорить. Когда же работа была закончена, она заявила, что этот портрет ее устраивает больше, чем тот, в зеркале. Может быть, в благодарность или просто из общегуманных соображений бабушка настояла: ребята на следующий день получают выходной и в больницу не приходят. Маша знала, что Женя безумно хочет попасть в Эрмитаж, но даже не решается об этом заикнуться.

Они вошли в парадное. Вроде ничего такого особенного они не делали и при этом еле волочили ноги. К тому же лифт, застрявший в колодезной вышине, не подавал признаков жизни. Женя поднимался первым, буксируя Машу за две протянутые руки. Внизу хлестко шлепнула входная дверь. Стекла окон ответили мелодичным перезвоном.

Женя не сразу заметил, почти уперся в двух ребят, поднявшихся со ступеней лестницы при их приближении. Один был плотный крепыш в спортивном костюме, второй – хилый пацан со щербатой улыбкой. Женя остановился, чуть удивленный, на площадке между вторым и третьим этажами. Маша выглянула из-за Жениной спины и сразу узнала Ван-Вана и Щербатого Витьку из ее прежнего, питерского класса. Ван-Ван ей всегда не нравился, а Щербатый шестерил, как правило, при нем.

– Разрешите… – Женя сделал два уверенных шага вверх, но в следующий момент получил приличный удар в грудь, отбросивший его назад на площадку.

– Куда спешишь?..

Шаги у них за спиной. Кто-то поднимался к ним наверх. Маша с надеждой оглянулась. Еще двое перекрыли лестницу снизу. Маша знала всех четверых, но что им нужно было сейчас от них? Никто из блокировавших их ребят пока не двинулся с места. Они чего-то выжидали.

Маша попробовала выйти вперед:

– Привет, Ван. Ты что, с дуба рухнул? Своих не узнаешь?

– Чао, Испанка. Свои своими, а чужаков мы не приглашали. Ну-ка, иди сюда, – и он протянул клешню, пытаясь ухватить Машу за куртку.

Тяжелый удар металлической пряжкой заставил его отдернуть руку. Женя, резко рванув Машу к себе, прикрыл ее, отгородив от ребят, двинувшихся с двух сторон. Выдернутый из джинсов широкий кожаный ремень, обмотанный вокруг руки, покачивался в раздумье, поблескивая уважительной пряжкой. Мальчишки на время приостановились. Они не испугались, но никто не пытался по собственной инициативе оказаться первым. Они ждали команды.

Женя оценивающе пробежал взглядом по дислокации противников, взвешивая свои шансы. Нельзя сказать, что ему стало страшно. Просто он рационально и почти бесстрастно согласился с мыслью, что из нынешнего положения ему вряд ли удастся выкрутиться. Он понимал, что, вооруженный лишь ремнем, продержится недолго. За спиной Маши было окно и два с половиной этажа до земли. Напротив – заблокированная дверь в шахту лифта, который в доме останавливался между этажами. Дорогу наверх можно было проложить через Щербатого, если бы удалось на время вывести из вертикального состояния Вана. Но это имело смысл лишь при условии, что Маша успеет прорваться за ним. Правда, дальше они застрянут с двойным замком двери. Проще перемахнуть через перила и спрыгнуть вниз, но как дать понять это Маше, ведь первой должна быть она, пока он попробует взять на себя нижних. Поднять шум и позвать на помощь – этот вариант Женя даже не рассматривал.

Откуда-то сверху вдруг сдвинулся оживший лифт. Поскрипывая тросами, он сползал медленно, и все шестеро участников немой сцены, замерев, прислушивались к металлическому скрежету снижающейся железной клетки. Кабина поравнялась с их межэтажьем и неожиданно замерла. Это был шанс. Женя за спиной сжал руку Маши, чтобы вместе бросится внутрь, как только откроется дверь…

Дверь открылась, но никто не сдвинулся с места. Маша узнала Георгия-Жана сразу. Его чересчур театрализованный выход едва не превратил всю сцену в фарс.

– Знакомые всё лица. Привет, Мэри. Я знал, что ты возвратишься. И ждал.

– Ага, я вижу, – Маша обвела взглядом четырех добровольных наемников. – Ты таким способом решил вернуть меня?

Жан еще разыгрывал роль, прописанную в сценарии:

– Не дрейфь. Если твой бойфренд не будет дергаться, он может отвалить на все четыре.

Нижняя пара чуть расступилась, оставляя проход вполчеловека. Женя не сдвинулся.

– Я, пожалуй, подергаюсь.

– Твой выбор, Еугений.

Маша неожиданно вышла из Жениной тени:

– Жан, так ты об этом писал в своих письмах? Я полагала, ты хотел попросить у меня прощения. А ты оказался еще гаже, чем я о тебе думала. Решать, с кем мне быть, буду я. И я уже решила.

Жан напрягся и покраснел.

– Хамишь, Испанка! – выкрикнул Щербатый.

Прежде, чем Монмартик успел что-то сделать, Ван-Ван перехватил ремень в его руке и рванул к себе. И сразу Щербатый, воспользовавшись моментом, грубо вцепился в руку Маши и потащил ее к лифту. Маша споткнулась и упала на колено, продирая колготки. То, что случилось дальше, не предвидел никто. Жан резким, хорошо поставленным ударом сбил Щербатого с ног. Тот свалился, едва не увлекая за собой Машу, но не выпуская ее из своих ручищ.

– Отцепись! – зло и настойчиво приказал Жан.

– Чего это ты? Спятил?.. – Щербатый разомкнул костлявые наручники на Машином запястье.

Трое его подельщиков, прижавших Женьку к стене, в недоумении одеревенели.