Ночь печали - Френсис Шервуд Страница 49

Кортес собрал офицеров вокруг себя.

— Он лучший мечник на Кубе, нет, во всей Вест-Индии.

— Те, кого он просит отпустить, хорошие солдаты, мечники, Кортес. Можем ли мы себе позволить их казнить? — заявил Альварадо.

— Если я проиграю и меня ранят или убьют, вы лишитесь своего капитана. Я незаменим.

— Вы не проиграете, — успокоил его Берналь Диас. — Заметив, что вы проигрываете, мы покончим с дуэлью — и с ним.

— Тиран! — крикнул Куинтаваль.

Он стоял выпрямившись, с ясными глазами. Возможно, он упражнялся в фехтовании как раз ради этого мгновения.

— Его нужно повесить, — сказал Кортес. — Повесить на веревке.

— Если вы не примете его вызов, — возразил Исла, — вы потеряете лицо, команданте.

— Мы на войне, Исла, и мое лицо меня не интересует. Ноги и руки — это да.

Кортес чувствовал зловоние, исходившее от окружавших его тел, он чувствовал вес всех этих четырехсот солдат, да еще и индейских носильщиков, воинов, слуг и рабов. Он увидел, что чуть поодаль стоит Малинцин рядом со своими друзьями, этой тощей маленькой Кай и чудовищным Лапой Ягуара, жалким в своем уродстве. Кортес посмотрел на Нуньеса, но у того было каменное лицо. Альварадо отводил глаза. Берналь Диас что-то записывал в своей книге, опустив голову. Назовет ли история Кортеса трусом, жалким ничтожеством? Кортеса приводила в ужас мысль об этом. Исла смотрел ему прямо в глаза.

— Дуэль! — крикнул кто-то из толпы.

— Кто это сказал?

«Смерть наглецу, — подумал Кортес, — смерть, смерть втройне, пусть дьявол унесет его прямо в ад!»

— Дуэль, дуэль! — кричали уже сотни глоток.

Кортес подал знак трубачам и барабанщикам, но они не смогли заглушить крики.

— Дуэль, дуэль! — скандировали со всех сторон.

Эти слова кричали даже индейцы, не понимавшие, что они означают.

— Дуэль, дуэль!

— Ну хорошо, — согласился Кортес, а затем шепнул своим спутникам, — дуэль так дуэль. Но ты, Исла, и ты, Альварадо, вмешаетесь и прекратите этот фарс, если у меня возникнут проблемы.

Повернувшись к приговоренным, Кортес обнажил свой меч и поцеловал его рукоять, украшенную переплетенными змеями. Щелкнув каблуками, он посмотрел на солдат.

— Разрежьте его веревки и бросьте ему меч. En guardia.

И это человек нового времени. Кортес. Человек на острие будущего. Кортес. Человек, подчеркивавший важность личности, прочитавший Макиавелли в переводе, знавший много латинских выражений, залпом проглотивший все последние романы. Человек, который знал о Леонардо да Винчи. Кортес. Человек, пользовавшийся часами и новейшими орудиями войны, втайне полагавший, что Аристотелю найдется место в раю. И этот человек нового времени, дон Эрнан Кортес, сражался словно средневековый уличный забияка, которому приходилось пользоваться мечом и кинжалом, не гнушаясь подлыми приемами. Эрнану Кортесу было наплевать на элегантность, моральные нормы и правила, если они его не устраивали. Его приемы фехтования были старомодными и неуклюжими, в них отсутствовал стиль. Кортес не только не учитывал правил традиционного фехтования — он еще и гнал Куинтаваля назад, в толпу, атаковал его со спины, целился ему в лицо и гениталии одновременно двумя руками. Он подставлял своему противнику подножки, бил его ногами, толкал на землю, а когда Куинтаваль вставал, то Кортес пытался ударить ему по ногам мечом, а кинжалом в живот.

«Какая легкая дуэль», — подумал Кортес, глядя на Куинтаваля, лежавшего на земле.

— Сохрани мою честь, — взмолился Куинтаваль. — Убей меня как аристократа.

Рассмеявшись, Кортес неглубоко вонзил острие своего меча в грудь противника.

— Пошла она к черту, эта честь. Висеть тебе на виселице.

— Пощади остальных. Они будут верны тебе.

И вот в восемь часов утра, как объявил носитель часов Рафаэль Нуньес и записал официальный летописец и будущий историк Берналь Диас дель Кастильо, перед тем как пошел дождь, Куинтаваль сразу же после дуэли отправился на виселицу.

Отец Ольмедо сказал, что отпустит ему все грехи, и потому Куинтаваль сразу же окажется в раю. Корабли с хлюпаньем и бульканьем погружались в воду. Оглянувшись, Куинтаваль посмотрел в глаза Аду и подмигнул ему.

— Обрати на это внимание, Маакс, — сказал Лапа Ягуара. — Твой хозяин и господин Кетцалькоатль Кортес вешает собственного солдата.

— Они так поступают. Таковы их традиции. Это что-то вроде жертвоприношения. Кортес всего лишь человек, Лапа Ягуара.

— Вот как, он теперь не бог? Мы опять можем называть его животным? По-моему, Таракан — хорошее имя.

Альварадо не смотрел на казнь, в последний момент спрятав лицо в гриве своего коня Алонцо. Брата Франсиско опять стошнило. Ботелло взял гитару и пошел на берег. Он наигрывал грустную мелодию, которую никто еще не слышал. Исла отправился по своим делам. Нуньес подошел к углу дома, и все увидели, как он что-то бормочет, мелко кланяясь. Агильяр, спросив у Нуньеса, который час, начал читать молитвы. Начал он с молитвы «Ora pro nobis», что означает «Молись за нас». Обычно ее произносили после прочтения псалмов. У Кортеса было отличное настроение. Он ощущал себя преисполненным силы и решимости. Избавившись от усталости, он почувствовал, что немедленно должен возлечь с доньей Мариной, но, опустившись на циновку, обнаружил, что его член не способен справиться с этой задачей, несмотря на все намерения владельца. Тогда Кортес решил напиться. К несчастью, на следующий день начался славный поход в глубь страны, поход по пути отваги, пути конкисты. Кортес повел своих солдат под дождем. У него раскалывалась голова.

На следующий день после казни Роберто Антонио Федерико Куинтаваля испанцы выдвинулись в сторону Теночтитлана, величайшего города Мешико. Берналь Диас записал в своей книге: «У нас триста пятьдесят испанских солдат, шестнадцать лошадей, три пушки, две аркебузы, тридцать мушкетов, много пороха — нам, к счастью, удалось сохранить его сухим, — сто арбалетов и шестьсот семпоальцев, которые несут носилки с экипировкой, тянут повозки, груженные парусиной для палаток, а также тащат на спинах другие припасы, закрепив ноши лямками, надеваемыми на лоб».

В этом перечне не нашлось места Аду, которого не считали человеком. Не учитывались в этом списке и женщины. Хуану и Мануэлю так и не отрубили ноги после обвинения в измене, и потому они, воспользовавшись этим преимуществом, сбежали предыдущей ночью, оставив в лагере свою испанскую одежду. Переход от Веракруса в Семпоалу занимал два дня, и еще три дня потребовалось на то, чтобы добраться из Семпоалы в Талап. Затем местность стала гористой, дождь превратился в град, в воздухе запахло холодом. На четвертый день они увидели Ксикочималько, но не остановились. Кортес решил не идти в Теночтитлан прямой дорогой. Обсудив этот вопрос с Агильяром, Исла и Нуньесом, он решил, что им следует заходить в города и селения, где люди настроены враждебно по отношению к императору и империи. Враги императора, по мнению Кортеса, должны стать друзьями испанцев. Он думал, что по мере продвижения его войска в самое сердце страны, к блистательному острову, где располагалась столица Теночтитлан, к испанцам примкнет множество союзников.