Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен Страница 49

Жюли Вейе напротив меня улыбалась.

– Мне не очень нравится этот подход, – сказала она.

– Так, по-твоему, этапов нет?

– Этапы есть, да, но они твои.

Я почувствовала, что глаза у меня стали круглыми, как в тот раз, когда она сказала мне неделю назад, что я решаю все. Я представила, как буду приходить в кабинетик Жюли Вейе неделю за неделей – и всякий раз поражаться очевидной истине. Ладно, если уж я выгляжу полной дурой, сказала я себе, можно задать глупый вопрос.

– Но… откуда мне знать, какие мои этапы?

Жюли по-прежнему улыбалась.

– У тебя все пациенты такие тупицы?

– Я должна соблюдать профессиональную тайну, иначе понарассказывала бы тебе и не такое…

Я улыбнулась ей в ответ.

– Так… я задам вопрос по-другому: откуда мне знать, этап это или просто минутная слабость?

– Ага, вот это уже интереснее. Ты злишься на себя за то, что так с ним говорила?

– Нет! – ответила я обиженным тоном – в духе Одреанниного «ты за дуру меня держишь?»

– Тебе от этого полегчало?

Я задумалась.

– Не очень. Когда я повесила трубку, во мне клокотал невыплеснувшийся гнев… как будто я начала восхождение, но до вершины добраться не успела…

Жюли смотрела на меня, кивая, – само понимание.

– В то же время… – продолжала я, – в то же время какая-то часть меня хотела попросить его вернуться. Обнажиться перед ним и сказать «вернись».

– Ты больше не хочешь играть с ним в игры.

– Нет… уж точно не в «ice queen». Но… поди угадай, где игра, а где нет… Странно, да?

– Нет.

– Вдобавок я не знаю, играет ли он тоже… Я хочу сказать: это не очень в его духе, но… не знаю. Я совсем запуталась.

Я огляделась вокруг, как будто ответ или хотя бы подсказка могли быть написаны на бежевых стенах кабинета Жюли. Играл ли Флориан в игру? Он был почти маниакально честен, но я прекрасно знала, что ему приходилось говорить со мной очень осторожно: внимательно следить за собой, за мной, за шатким равновесием, которое он надеялся поскорее установить между нами. Флориан панически боялся неуравновешенности.

– Я провела последние сутки с моей сводной сестрой, – сказала я Жюли, – ей четырнадцать лет. Она говорила мне об играх, в которые играют подростки, и… по-моему, это так грустно и так нездорово… И я не дура, я знаю, что взрослые тоже в них играют, что всю нашу жизнь мы более или менее играем, но…

– Все играют в игры на определенном уровне в определенный момент.

– Я знаю. Все правильно. С этим я согласна. Но проблема в том, что я начинаю путаться и не понимаю: играет кто-то или нет? И когда играю я?

Жюли смотрела на меня, улыбаясь, с одобрительным огоньком в глазах – так смотрят на детей, которые все схватывают на лету.

– Тебе надо определиться, когда ты хочешь быть настоящей.

– Да всегда! Всегда! Мне осточертели игры! Если бы я могла быть настоящей все время… если бы!

Я на минуту представила себя донельзя чистой и настоящей, абсолютно прозрачной и честной в проявлениях чувств… это было невыносимо. Я поморщилась. Во мне еще крепко сидело предвзятое мнение, что цель консультации с психологом в том и состоит, чтобы найти свою «внутреннюю правду», – это универсальное выражение я громогласно поносила всякий раз, когда его употребляла Катрин.

– Значит, это я должна делать? – спросила я Жюли. – К этому стремиться? Никаких больше игр, только правда?

– Не обязательно, – скзала Жюли. – Не всегда. В чем-то это верно. Но общественный договор сложнее.

«Но я не хочу общественного договора с моим «бывшим»! – захотелось закричать мне. – Мы прожили вместе шесть лет! Мы выше общественных договоров! Мы любили друг друга! Большой, чистой и прекрасной любовью, которая еще живет во мне! И я не желаю марать ее чудовищными понятиями игр, и общественного договора, и…» Я хотела было выпалить вслух что-то в этом духе, но тут Жюли сказала:

– Наш час закончился.

Наш «час» составил на самом деле всего пятьдесят минут.

Я растерялась:

– Ой, нет! У меня…

Я чуть не ляпнула: «У меня был такой замечательный список», но вместо этого сказала:

– У меня было много других тем…

– Бывают такие недели. Когда одно событие занимает все время.

– Черт… не мог он позвонить на два дня раньше? Я бы успела переварить…

Жюли широко улыбнулась мне, показав сюрреалистической белизны зубы:

– Ты успеешь переварить за неделю. Постарайся только… соблюдать этапы, о’кей? Будь грустной, если хочешь, или гневной, или какой угодно. Это ты. Это твой ритм. Универсальной теории нет, Женевьева.

Я вышла, повторяя про себя: «Универсальной теории нет». А как бы мне хотелось, чтобы была! Я надеялась, крайне наивно, услышать от Жюли Вейе простые и однозначные ответы. Это вот так, то происходит этак, вот что ты чувствуешь, вот что будешь чувствовать, вот чего ты можешь и должна ожидать. «Ну почему нет практического руководства для женщины, переживающей несчастную любовь?!» – подумала я, хотя прекрасно знала, что в отделах популярной психологии книжных магазинов полки ломятся от книг, носящих фактически именно это название.

Я снова подумала о Флориане. Мой гнев утих, и вдруг захотелось задать ему тысячу вопросов. Вопросов, сформулированных не под влиянием моего желания ранить или вновь завоевать, вопросов искренних и важных. О да, говорила я себе, идя по улицам города, где наконец-то повеяло весной. Да! Я лелеяла образы: мы с Флорианом, символически нагие, смотрим друг на друга, такие, какие мы есть на самом деле, – образы, в которых я не желала на сей раз видеть бесконечный потенциал смешного. «Долой цинизм! – говорила я себе, блаженно улыбаясь этому видению новой эры. – Только красота, только позитив, лавандовые поля в Эстри!»

Была ли это экзальтация после встречи с психологом – ведь предупреждал же меня Никола? Как бы то ни было, не получив внятных ответов от Жюли Вейе, я решила, что хочу их и получу – от Флориана.

Я достала из кармана телефон. Если я стану думать, сказала я себе, если стану размышлять, то никогда этого не сделаю. Поэтому голова у меня была почти пустая и до странного ясная, когда я позвонила моему бывшему и с расстановкой сказала ему, что извиняюсь за свое утреннее поведение и что хочу с ним пообедать.

«Хоть такую малость ты мне должен», – добавила я, прекрасно зная, что Флориан, будучи человеком долга, не сможет отказать в подобной просьбе. Он согласился, слегка встревоженно, и мы распрощались, назначив встречу на завтра в полдень в ресторане неподалеку от его офиса. Такого рода план наверняка фигурировал в первой строчке списков «чего нельзя делать» в практических руководствах для женщин, переживающих несчастную любовь, но это дошло до меня только на следующее утро, когда отступать было уже слишком поздно.