Серебряная книга романов о любви для девочек - Мария Чепурина Страница 49

А тут еще Вовка подзуживал со своим карате. Нюта с изумлением ловила себя на кровожадных мыслях.

А она, оказывается, злая. Злопамятная. Она может ударить человека. Ударить! Ха-ха! Да она убить может! Ни секунды не задумываясь! Был бы у нее тогда пистолет – перестреляла бы гоблинов без всякой жалости!

Порой вечером, глядя в потолок и слушая музыку, она вспоминала недавнюю драку. Рыжеусого, летящий кулак. Запах чужого пота. Тяжелый удар о землю. Ногу, бьющую Жеку по лицу. И тогда горячее бешенство поднималось изнутри.

– Я их убью! Убью! – остервенело шептала она. – Вот научусь драться, пойду и сама их изобью! Пусть они сдохнут!

В другой раз на нее наползал мутный страх. А если она снова встретит их на улице? Парни, конечно, провожают в ДК, но ведь не всегда они рядом. Вдруг гоблины повстречаются по дороге из школы? В магазине? На берегу озера? Что тогда делать? Разворачиваться и убегать? Обзываться? Лезть в драку? Но ведь она еще ничего не умеет… А если они сами начнут… Да нет, не посмеют. Знают, что за нее и Вовка, и Славян, и Жека, да и все остальные… А Шеф их вообще может в ментовку засадить. Но вдруг скажут какую-нибудь гадость? И что? Делать вид, что не слышишь? Уши затыкать? Уходить с гордым видом?

Тут на Нюту снова накатывало бешенство. Она утыкалась в подушку, накрывалась одеялом с головой и шептала:

– Я их не боюсь, не боюсь!

И в то же время знала – боится, очень боится.

И понимала, что в таком состоянии – убьет не задумываясь. Кинется с булыжником, с палкой. А если не будет палки – загрызет…

Но постепенно ненависть тускнела, отходила, оставляя в душе мерзкий осадок. И это было противно.

Репетиции между тем шли своим чередом. Шеф все чаще повторяла грозное слово «премьера». Народ давно выучил свои тексты наизусть. Костюмы, перекроенные по десять раз, требовали только мелкой доработки и отделки. Одна за другой на огромных рамах стали появляться декорации.

Волшебное дело – создание декораций. Ради такого случая призывали самого руководителя художественной школы, Льва Николаевича, или попросту – Леву, как звали его за глаза ученики. В малый зал ДК протаскивали здоровенные щиты, обтянутые плотной тканью. Лева – высоченный, тощий, с рыжей квадратной бородой и вдохновенно растрепанными волосами – налетал на щит, как буря. Сначала прохаживался кругом, черкал мелками. Потом смешивал краски, хватал губку, сразу, широкими мазками, намечал фон. Потом в ход шли кисти. Лева подводил, подтирал, добавлял белые и черные контуры. И наконец, обозрев готовую картину, шел мыть руки и снимать рабочий заляпанный комбинезон.

Тут Нюта становилась на его место – и смотрела, смотрела… Вот дом Кая и Герды – окно в морозных узорах, сбоку – силуэты средневекового города – башенки, черепичные крыши, резные флюгера. Вот праздничный дворец принцессы, расцвеченный золотыми огнями. А вот – самое любимое – замок Снежной королевы, в игольчатых шпилях и алмазных звездах. По низу метет вьюга, в глубине проглядывают силуэты бегущих белых волков. Сверху раскинула фиолетовые крылья Ночь в зеленоватых сполохах северного сияния.

Вот уже и декорации все смонтировали и утащили за сцену, где аккуратно поставили у задника, спрятав рисунки (чтоб ничего в беготне не запачкать и не повредить).

И все ближе-ближе-ближе надвигался страшный и прекрасный час, когда в зал ДК соберутся зрители и студийцы впервые выйдут «на большую публику». Все этого ждали, все ужасно боялись. Все чаще звучало пугающее словечко «мандраж».

Нюта, которая в спектакле не участвовала, сама порой испытывала мандраж, от которого начинали трястись руки, путаться мысли, а голос предательски заикался. Она сидела в зале и переживала за всех. За Васю, за Римму, за Юльку, за Вадьку. С удвоенной силой – за Вовку и Стю.

Ну а когда на сцене появлялся Олежка… Нюта никак не могла понять – хорошо он играет или плохо. Она понимала только одно – перед ней он, Олег, Олежка. И таращилась из глубины темного зала, пока в глазах не начинали плавать золотые звездочки.

Он говорил – она не разбирала слов. И только когда он уходил, золотой туман рассеивался. Но не сразу, не сразу. Нюта сидела в полумраке, машинально черкала в блокноте фантастических зверей, слушала, как стучит в ушах кровь. Он уходил, а она еще долго переживала сладкое и острое счастье, смешанное с непонятной болью. Это и был мандраж.

Если они с Олегом сталкивались в 38-м, Нюта забиралась в уголок и оттуда рассматривала его исподтишка. Она по-прежнему боялась с ним разговаривать. Что ему говорить? Как? Опять небось начнет неудержимо краснеть, выдавать всякие глупости…

Нет, лучше издалека, лучше с краю. Хоть Олежка и был центром мира, подойти к нему было так же трудно, как приблизиться к солнцу. Слишком горячо, слишком ярко. Слишком больно. Обжигающе. Полный мандраж.

В такие вечера Нюта возвращалась домой в смятении. Только Вовка отвлекал, если случалась его очередь провожать. С ним можно было заболтаться, поржать над каким-нибудь глупым анекдотом и хоть чуточку, хоть немного остыть.

Наконец, день премьеры был назначен. До нее оставался месяц.

Мальчишки, конечно, могли темнить с гоблинами сколько угодно, а вот Нюте хотелось прояснить один вопрос. Она поделилась своими догадками с Настей. И однажды, подловив удобный момент, они подстерегли Стеллу после репетиции на выходе из ДК. Блондинка, в отличие от остальных, редко засиживалась в 38-м. Подруги догнали ее у лестницы.

– Стелла, притормози, – задушевно начала Стю.

Цоканье каблучков оборвалось. Красотка глянула через плечо, презрительно перекосила накрашенный ротик. Стю улыбнулась в ответ. Нюта насупилась.

– Че надо? – Блондинка мигом почуяла, что девчонки догнали ее неспроста.

– Поболтаем? – Стю шагнула вплотную. Стелла зыркнула по сторонам, поняла, что помощи ждать неоткуда, и помрачнела.

– Че надо? – Словарный запас у роковой блондинки не отличался разнообразием.

– Ты у нас, Стеллочка, девушка популярная… Мальчики за тобой толпами бегают, – задушевно начала Стю.

– А тебе че, завидно?

– Завидно, – покладисто согласилась подруга. – Завидно, что твои поклонники такие добрые, безотказные парни. На репетиции ходят, переживают…

– А че, нельзя?

– Нельзя, – с той же задушевной интонацией ответила Стю. – Нельзя после репетиции незнакомых девушек по лесу гонять.

Глазки у блондинки забегали.

– Это твои козлы к нам пристали? И Чука избили? – спросила Нюта напрямую. – Я запомнила, как ты с рыжим на бревнышке сидела, в Пьяном Садике. С сигареткой. У меня на лица хорошая память.

Стелла фыркнула.

– Че уставились, дуры? Не знаю ниче! У пацанов вечно свои разборки!

– Угу. А у девчонок – свои, – задушевность исчезла, Стю смотрела жестко.