Зоя - Даниэла Стил Страница 5

Взлетев наверх, она стащила с головы капор, сбросила шубкуна руки горничной и уже устремилась было в свою комнату, как вдруг за спиной раздалсязнакомый голос:

— Стой, кто идет?

— Тише! — яростно прошептала Зоя. — А ты чтотут делаешь?

На площадке лестницы стоял ее брат Николай — высокийкрасавец в мундире Преображенского полка.

Зоя знала, что многие ее подруги по Смольному институту заглядывалисьна него.

— Где мама?

— Мама-то в столовой, где ж ей еще быть? А вот ты гдепропадала?

— У меня были дела. Не задерживай меня, я и такбезбожно опаздываю, а мне еще надо успеть переодеться.

— Нет уж, ты лучше иди в чем есть. Мама и без тогобудет сердиться, — со смехом сказал Николай, сощуривая свои зеленые, как уЗои, глаза.

— Она говорила что-нибудь? — после минутногоколебания спросила Зоя. — Ты видел ее?

— Еще нет. Я только что приехал. Мне нужно поговорить послеобеда с отцом. Ладно, беги переодевайся, а я постараюсь отвлечь их. —Николай любил свою младшую сестру гораздо сильней, чем это ей казалось:гордился ею и хвастался перед своими однополчанами, которые давно ужевосхищались Зоей. Но за малейшую нескромность с их стороны он, не задумываясь,убил бы любого. Зоя, с каждым днем расцветая и становясь краше, еще не знала,как она хороша, и была слишком юна, чтобы флиртовать с его приятелями.

Наступит время, и она выйдет замуж за князя или по крайнеймере за человека, равного по положению их отцу — графу и полковнику, внушавшемууважение всем, кто знал его. — Ну, живей! Беги, гадкая девчонка!

Зоя влетела в свою комнату и через десять минут была ужевнизу в темно-синем шелковом платье с кружевным воротником — любимом платьематери, которое сама Зоя терпеть не могла, ибо оно придавало ей еще более юныйвид. Но делать было нечего.

Появиться в столовой незаметно, разумеется, не вышло, иНиколай лукаво усмехнулся, глядя, как его младшая сестра с невозмутимо-послушнымвыражением лица пробирается к своему месту. Графиня, казавшаяся в своем сероматласном платье с колье из черных жемчужин и бриллиантов на груди неестественнобледной, подняла голову и устремила строгий взгляд серых глаз на своюединственную дочь.

— Зоя! — Она никогда не повышала голоса, но налице ее ясно читалось недовольство. Зоя честно взглянула на мать, поцеловала еев подставленную холодную щеку и оглянулась не без тревоги на отца и бабушку.

— Прости, мама!.. Мне очень стыдно… Я задержалась в«классе»… А потом должна была… должна была повидаться с подругой… Я виновата…

— Так где же все-таки ты была? — ледяным тономспросила мать, покуда прочие члены семьи хранили выжидательное молчание.

— Я?.. Я должна была… — И Зоя осеклась, пытаясьпригладить взлохмаченные волосы: она ведь причесывалась в страшной спешке.

— Зоя! Скажи мне правду! Ты ездила в Царское?

Отпираться было бесполезно: Наталья была слишком холодна,слишком красива, слишком хорошо владела собой и внушала дочери слишком сильныйстрах.

— Да, мама, — прошептала Зоя, чувствуя себянапроказившей семилетней девчонкой, а не семнадцатилетней барышней. —Прости меня.

— Ты на редкость глупа. — Графиня перевелазасверкавшие ледяным блеском глаза на мужа. — Константин, ястрого-настрого запретила ей бывать в Царском. У наследника и великих княжонкорь. Она могла заразиться. Это неслыханно. Она совершенно отбилась от рук!

Зоя с тревогой посмотрела на отца, но в глазах его плясалото же изумрудное пламя, и он с трудом сдерживал улыбку. Если жену он любил, тодочь — просто обожал. Тут, вопреки обыкновению, вмешался Николай: уж слишкомжалкий был вид у его сестры.

— Быть может, они пригласили ее, мама, и со стороны Зоибыло бы неучтиво отказаться.

Но к числу прочих достоинств Зои относилась и полнаянеспособность лгать. Смирно сидя за столом и ожидая, когда ей подадут обед,девушка прямо и открыто взглянула на мать:

— Нет, это я виновата, я сама хотела навестить их.

Мари было так одиноко… Вот я и решила…

— Ты поступила очень дурно и очень глупо. Мы поговоримоб этом после обеда.

— Хорошо, мама.

Зоя потупилась. Разговор за столом возобновился, и только вэту минуту она, подняв голову, заметила Евгению.

— Бабушка! — заулыбалась она. — Вы здесь?!Тетя Алике просила вам кланяться.

— Как ее здоровье? — спросил отец. Графинямолчала, и на ее красивом лице по-прежнему читалось явное неудовольствие.

— Когда кто-нибудь из детей заболевает, Алике забываето всех своих хворях, — ответила за нее бабушка. — Это поразительно:она страдает от множества недугов, но стоит только заболеть цесаревичу илидочкам, как она сейчас же становится бодра, деятельна и неутомима и ходит заними лучше всякой сиделки. — Старая графиня пристально взглянула в лицоневестки, а потом с одобрительной гордостью улыбнулась внучке:

— Должно быть. Мари очень обрадовалась тебе, Зоя?

— Очень, — улыбнулась в ответ та, — она былапросто счастлива. А больше я никого и не видела, мама.

Их держат взаперти, в спальне. Даже мадам Вырубовазаболела, — прибавила она, чтобы успокоить мать, и сейчас же пожалела обэтом: Наталья взглянула на нее с нескрываемой тревогой.

— Какое дурацкое безрассудство! И зачем тебепонадобилось ехать туда?! Тоже хочешь заболеть?

— Нет, мама. Я очень жалею, что поехала, —произнесла Зоя, но слова эти так явно противоречили выражению ее лица, чтостановилось ясно: это всего лишь формальное раскаяние. — Я думала поспетьвовремя.

Я уже собралась ехать, но тут тетя Алике решила выпить снами чаю… Мне не хотелось ее обижать.

— Тем более что она не только наша кузина, но иимператрица всея Руси, — многозначительно заметила старая графиня.

У нее, как и у Константина, Николая и Зои, глаза были такиеже зеленые. А у ее невестки Натальи — голубовато-серые, точно холодное зимнеенебо, когда лето кажется бесконечно далеким. Жизнь ее была нелегка и слишкоммногого требовала от нее. Муж, пышущий здоровьем и жизненной силой, души в нейне чаял и всегда хотел, чтобы у них было много детей — больше, чем она моглавыносить и выкормить. У нее было несколько выкидышей, двое детей родилисьмертвыми, а появление на свет и сына и дочки далось ей дорого: она по целомугоду провела в постели. Теперь у нее с мужем были отдельные спальни.Константин, наделенный живым, веселым и общительным нравом, обожал балы изваные вечера, не представлял себе жизни без толпы гостей, ей же все этоказалось слишком утомительным, хотя слабое здоровье служило лишь предлогом, аистинная причина крылась в меланхолическом характере и почти болезненнойзастенчивости. Под маской ледяного высокомерия она прятала необоримый страхперед людьми: любому обществу она предпочитала одиночество у затопленногокамина. А Зоя удалась в Константина, и после ее дебюта весной отец предполагалбывать с нею в обществе.