Токсичный роман - Хезер Димитриос Страница 5

– Трахает? Фу-у! – Натали морщится. – Саммер не трахается.

Надеюсь, это правда. Я надеюсь, ваше самое худшее проявление чувств на публике в школе – поцелуи у шкафчиков, твои руки сжимают ее талию, пальцы под ее рубашкой. Потому что это уже достаточно плохо, серьезно. Но ты просто похож на того, кто часто занимается сексом. Я и не надеюсь, что ты хранишь себя для меня.

– О, прости, – говорит Райан. – Ты предпочитаешь выражение «заниматься любовью»?

– Или «совокупляться»? – говорит Кайл.

– Или «чпокаться»? – добавляет Питер.

В молчаливом согласии заставить мальчишек замолчать Алисса, Натали и я смыкаем ряды.

– Это, – говорит Лис, – еще одна причина, по которой я благодарна богу, что родилась лесбиянкой.

Лис публично призналась в своей ориентации только в прошлом году и еще не нашла себе девушку. Интересно, по этой ли причине она продолжает говорить, что День святого Валентина – социальное творение мужчин.

– Oh, baby, baby, how was I supposed to know… [5] – начинают Кайл и Питер петь нам.

– Напомните мне еще раз, почему мы проводим время с этими придурками? – спрашивает Натали.

– Не помню, – говорю я.

Лис вытаскивают свою домашнюю работу по тригонометрии.

– Мне есть чем заняться в любом случае. – Она бросает на мальчиков сердитый взгляд. – Просто чтобы вы знали, вы похожи на компанию идиотов. Надеюсь, вы не собираетесь терять девственность в ближайшее время.

– О, иди нафиг, – говорит Райан.

Желудок урчит, и я начинаю ерзать в сторону столовой.

– Я вернусь через секунду.

Разворачиваюсь и спешу из комнаты в гущу учеников снаружи прежде, чем кто-то успевает отреагировать. Несмотря на желание быть невидимой, часть меня расстраивается, что, кажется, никто из мальчиков в нашей компании не заметил моего ухода. Никто из мальчиков не замечает меня, точка. Это неприятно, но я театральная девушка и знаю свою роль. Я не инженю, не красавица, которая пышет жизнью. То Натали. Саммер. А я где-то на грани: таланта, популярности, ума. Я отличница, но учусь в два раза усерднее, чем другие, чтобы не отставать. Единственная причина, по которой я участвую в каждой постановке в школе РХ, – потому что я беру роль, которую другие не хотят: постановщик, помощник режиссера, козел отпущения. Я была секретарем в 10 классе, но то была просто удача: я изобразила наркомана в своей речи, и это выиграло мне голоса. Я знаю многих популярных детей (чирлидеров, спортсменов), но никогда не буду частью их тусовки. Они едва на меня смотрят в коридорах на переменах. То, что я знаю тебя, Гэвин Дэвис, – странная удача, доказывающая, что Дионис меня любит, да продлится долго правление бога театра.

Я как раз успеваю съесть пиццу, которую оплатило государство, и вернуться в класс, как звенит звонок. Я вхожу и замираю. Каким-то образом всего за несколько минут черная туча загородила наше солнце.

Там Саммер без тебя, ее обычно гладкие каштановые волосы растрепаны. Под глазами темные круги, а лицо красное и опухшее от слез.

Маленькая часть меня – злая часть меня – взмывает ввысь. Ты расстался с ней?

– Что случилось? – шепчу я, подходя.

Энергия команды упала с десяти до нуля всего за несколько минут. Кайл держит Саммер в медвежьих объятиях. Он кажется… пораженным. Я никогда не видела его таким серьезным.

Натали пододвигается ко мне.

– Это из-за Гэвина, – шепчет она. Мой желудок сводит. Мне не нравится, что она произносит его имя с ужасом на лице.

– Что с ним?

– Он… – Она качает головой, ее большие карие глаза наполняются слезами. – Он пытался покончить с собой.

Слова пролетают сквозь мою голову, снова и снова, как собака, гоняющаяся за своим хвостом. Покончить с собой. Покончить с собой. Звенит звонок, а мы все стоим потерянные.

Это не может быть правдой. Люди вроде тебя не кончают с жизнью, пока не станут знаменитыми. Потом – и только потом – тебе полагается употребить слишком много героина, или проехать на дорогой машине слишком быстро по Малхолланд-драйв, или сделать другие вещи, присущие богам рока.

Позже я услышу, что Саммер порвала с тобой, что ты пошел к ней домой и плакал на пороге и сказал, что ты сделаешь это, что убьешь себя. А она все равно не открыла тебе дверь. Мне понадобится много времени – больше года, – чтобы понять, что ее расставание с тобой было храбрым поступком.

Ты покинул ее дом и уехал на ревущем «Мустанге». Позже тем же вечером родители нашли тебя в ванне полностью одетым. Единственное, что тебя спасло, – это что ты нанес порез неправильно и потерял сознание до того, как закончил начатое.

Я узнаю все это за пять минут по пути на урок истории, когда мы с Натали, Кайлом и Питером обсуждаем тебя. Парни не могут поверить, что Саммер была настолько глупа, чтобы порвать с тобой – для них ты тоже ходишь по воде. Они соревнуются, кто больше всего знает о твоих отношениях с Саммер. Это знание внезапно становится символом статуса: кто знает больше, тот твой лучший друг. Втайне я думаю, что Саммер с ума сошла, что отказалась от тебя, но молчу, потому что не знаю тебя так хорошо, как парни, но хотела бы, и вот мой шанс.

Я вытаскиваю лист бумаги, охваченная внезапным порывом написать тебе письмо. До сих пор не понимаю, почему это сделала. Думаю, мысль о мире без Гэвина Дэвиса слишком пугала меня.

Тогда я еще не понимала, но это был тот самый момент. Момент, с которого остаток моей жизни в старшей школе – остаток всей моей жизни – изменится. Момент, когда я начну терять часть себя, и мне придется отчаянно сражаться, чтобы вернуть ее за пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот минут.

Все из-за завуалированного любовного письма.

Когда я вижу Райана в коридоре после урока, то передаю ему письмо для тебя. Вы двое как братья, я знаю, что он увидится с тобой сегодня или завтра. К концу дня мы узнаем, что тебя направили в психиатрическую больницу. В «Реабилитационный центр Бирч Гров» отправляются, когда пытаются совершить что-то вроде самоубийства в ванне. От такого девушки не сходят с ума: что драматичного и красивого в парне с разбитым сердцем? Мое воображение хватается за это, приукрашивает твои страдания. Ты получаешь мифический статус в моих глазах, этакий Байрон в агонии любви. Ван Гог, отрезающий себе ухо.

Конечно же, я волнуюсь за тебя, и мне грустно, но также присутствует чувство возбуждения: я знаю, что это неправильно, но не могу не испытывать его. Ты не просто рокер/актер, любимый всеми, который, как мы все думаем, прославится, когда переедет в Лос-Анджелес. Внезапно ты становишься Ромео, отвергнутым Розалин. Или Гамлетом, страдающим от стрел и тетивы судьбы: «Быть или не быть, вот в чем вопрос».