Бросок наудачу - Бэт Риклз Страница 5

– Но только по-дружески. Чтобы я могла с кем-нибудь познакомиться перед началом учебного года.

Мне нужно ясно дать понять: это не свидание. Мама с ума сойдет от мысли, что ее дочь, которая наконец-то выбралась из панциря и превратилась в обычную шестнадцатилетку, встречается с кем-то.

– О… – Мама кажется слегка разочарованной, однако затем она добавляет: – Но это же здорово! Судя по твоим словам, он замечательный. Как его зовут?

– Дуайт.

– Дуайт, а фамилия?

– Не знаю.

– А где он живет?

– Где-то здесь, наверное. Не знаю. Я его не допрашивала.

– Вернемся к теме, – говорит папа, указывая на меня вилкой, – что там насчет вечеринки?

– Она будет на пляже. Похоже, просто соберется толпа школьников. Дуайт сказал, что все начнется около восьми.

Родители обмениваются короткими взглядами, а потом папа строго говорит мне:

– Никакой выпивки, Мэдисон, ты меня слышишь? Мы не хотим, чтобы ты пошла на вечеринку и натворила глупостей. Ты не знаешь этих людей, и мне плевать, что они все пьют, а ты – нет.

Я почти уже готова возразить, просто из принципа. Но правда в том, что я слишком воодушевлена этой вечеринкой – настоящей вечеринкой! – чтобы спорить. Поэтому просто киваю, улыбаюсь и говорю:

– Да, конечно. Я все поняла.

Папа тоже кивает и бросает на меня строгий предупреждающий взгляд.

– Хорошо. И можешь вернуться домой к половине двенадцатого.

– А что, если больше никто не уйдет? Что, если вечеринка закончится в полночь или в час? – «Не хочу показаться всем неудачницей», – добавляю я про себя.

– Ты можешь вернуться домой к половине двенадцатого, Мэдисон, – говорит мне мама. – Как папа и сказал, ты не знаешь этих людей, и мы не хотим, чтобы ты оставалась с ними до завтрашнего утра.

– Ладно, – ворчу я, но не слишком воинственно. Комендантский час в половину двенадцатого – это лучше, чем вообще остаться дома.

Еще минуту или около того мы едим в тишине, а затем мама говорит:

– Мэдисон, ну-ка посмотри на меня.

Что я и делаю. И ее столовые приборы со стуком падают на тарелку, едва не вываливая пасту на стол.

– Что, черт возьми, ты сделала со своим лицом?

Я не сразу понимаю, о чем речь. Прикусываю губу и чувствую, как сердце уходит в пятки.

– Мы поручили тебе пойти и купить мобильный телефон, а ты пришла домой с… с этим?! – кричит мама. Ее лицо краснеет от гнева. Мама редко злится. Она из тех славных воспитателей детского сада, которые обожают детей. Мы с Дженной всегда знали, что, если уж мама разозлилась, нам придется тяжко.

Однажды Дженна разбила старинную вазу, которую мама унаследовала после смерти бабушки. Это вышло совершенно случайно: Дженна споткнулась и врезалась в стол. Но мама так разозлилась, что наказала Дженну на целую неделю.

Поэтому прямо сейчас мне хочется провалиться под землю, и я уже жалею, что сделала пирсинг.

– Это всего лишь пирсинг, – бормочу я в свою защиту. – Это же не татуировка…

– Что? – кричит папа, скорее потрясенный, чем рассерженный. – Зачем?

– Да, Мэдисон, – кипит от гнева мама. Если бы взгляды могли убивать… – Не хочешь ли объяснить нам, зачем ты так изуродовала свое лицо?

– Не знаю, – бормочу я. От запаха пасты, который показался восхитительным, когда я вошла в дом, внезапно начинает тошнить. – Я просто хотела… Я подумала, что это будет выглядеть круто…

– Ах, Мэдисон, какая же ты глупышка! – произносит мама, и в этот момент весь гнев, кажется, уходит из нее. Она больше не злится, скорее расстроена. Даже сочувствует. Она обмякла в кресле, как тряпичная кукла, словно лишь злость на меня помогала ей держать спину прямо.

Потом мама снова садится ровно и наклоняется над столом, положив свою руку поверх моей.

– Дорогая, я знаю, тебе было тяжело. Я знаю. Это убивало меня. И я знаю, что ты хочешь произвести хорошее впечатление на новых знакомых и завести друзей, но тебе не обязательно делать что-то подобное, лишь бы…

Со вздохом она умолкает.

Мама думает, я сделала пирсинг, чтобы больше нравиться окружающим.

Может, она и права. То есть я считала, что это сделает меня интересной и крутой… Чтобы со мной захотели общаться. Чтобы не сливаться с массовкой. Так что да, возможно, моя мама права – за исключением того, что в момент принятия решения я не вполне понимала свои мотивы. Кто знает? Я сейчас не в настроении заниматься самоанализом.

Открываю рот, собираясь поспорить, но мама перебивает меня:

– Ну, теперь все равно, его нельзя вынимать. Ранка может воспалиться. – Она вздыхает. – Знай, Мэдисон, я от этого не в восторге.

– Знаю, – бормочу я.

Я жду, что она запретит мне идти завтра на вечеринку и, возможно, даже посадит под домашний арест. Меня никогда раньше не наказывали. Но опять же, если бы и наказывали, что бы это изменило? В Пайнфорде, пока все остальные ходили по вечеринкам, я все равно сидела в своей комнате.

Но теперь, при мысли, что впервые окажусь под домашним арестом, я слегка паникую.

А потом мама спрашивает:

– А ты уже думала о том, что наденешь на эту вечеринку? – И вот тогда я начинаю по-настоящему паниковать.

В тот же вечер звонит Дженна, и примерно через десять минут папа кричит мне:

– Мэдисон, Дженна хочет с тобой поговорить!

Я вытаскиваю наушник из левого уха и наклоняюсь к тумбочке, чтобы взять вторую трубку.

– Привет, Дженна.

– Пирсинг в носу, да? Должна признаться, Мэдс, я от тебя такого не ожидала. Мама совсем не рада этому. – Она смеется. – Но ты молодец. Бьюсь об заклад, это выглядит сексуально.

– Черт возьми, да. – Я произношу это с сарказмом, но на самом деле надеюсь, что это и правда выглядит «сексуально», раз она так сказала.

Дженна снова смеется, и, прежде чем я успеваю поинтересоваться, как там поживает Большое Яблоко [2], она берет быка за рога и говорит:

– Выкладывай все об этом парне из кофейни!

– Его зовут Дуайт. Он моего возраста, и мы вместе будем ходить в школу. Так что это хорошо, знаешь, потому что у меня вроде как уже есть друг. А еще он очень симпатичный – у него замечательная улыбка.

– О-о, – воркует моя старшая сестра. – А как же он выглядит? Высокий? Мускулистый? Миловидный? Он похож на футболиста или кого-то еще?