Голубой замок - Люси Мод Монтгомери Страница 5

«У меня даже нет этого дара — дружить», — горестно призналась она самой себе.

— Досс, ты не доела свои корки, — с упреком сказала миссис Фредерик.

Дождь шел без остановки до полудня. Валенси шила лоскутное одеяло. Она ненавидела шить лоскутные одеяла. Они были никому не нужны. Дом был заполнен лоскутными одеялами. Три больших сундука на чердаке были забиты ими. Миссис Фредерик начала собирать одеяла, когда Валенси было семнадцать, и продолжала делать это, несмотря на то, что они вряд ли понадобятся Валенси. Но дочь должна была трудиться, а материалы для вышивания стоили слишком дорого. Безделье считалось основным грехом в доме Стирлингов. В детстве Валенси каждый вечер заставляли заносить в маленькую ненавистную ей, черную записную книжку каждую праздную минуту за день. По воскресеньям она должна была суммировать их и вымаливать у небес прощение.

В этот судьбоносный день Валенси провела в праздности лишь десять минут. Во всяком случае, миссис Фредерик и кузина Стиклз назвали бы это праздностью. Она поднялась в свою комнату, чтобы взять наперсток, и наспех открыла «Плоды чертополоха» на первой попавшейся странице.

«Леса как живые существа, — писал Джон Фостер, — чтобы знать их, нужно жить с ними. Случайные прогулки по проторенным тропам никогда не приведут к их сокровенному. Если мы хотим подружиться с ними, нужно погрузиться в них, завоевать их частыми, почтительными визитами в любое время: утром, в полдень, вечером, в разное время года, весной, летом, осенью, зимой. И все равно мы никогда не сможем до конца ни познать их, ни обмануть своей уверенностью в этом знании. У них имеется свой действенный способ держать пришельцев на расстоянии и закрывать свои сердца от случайных экскурсантов. Нет смысла исследовать леса по иной причине, чем просто любовь к ним, они тотчас раскусят нас и спрячут свои сладостные старые тайны. Но если они поймут, что мы приходим к ним, потому что любим, они будут щедры и откроют такие сокровища красоты и радости, каких ни купить, ни продать ни на одном рынке. Потому что леса, когда отдают — отдают безмерно, и ничего не требуют взамен от своих истинных поклонников. Мы должны приходить к ним с любовью, смиренно, терпеливо и внимательно, и тогда мы познаем, какая проникновенная красота таится в диких уголках и безмолвных долинах; лежит под звездными небесами и солнечными закатами; какие таинственные мелодии наигрывают на струнах своих арф старые сосновые лапы или напевают еловые стволы; какими нежными ароматами веет дыхание мхов и папоротников в солнечных уголках или возле влажных ручьев; какие мечты, мифы и легенды старых времен кроются там. И тогда бессмертное сердце леса будет биться в такт с нашими сердцами, а его таинственная жизнь незаметно проникнет в наши вены, и мы навсегда станем их пленниками, и куда бы мы ни шли и где бы ни скитались, нас вновь и вновь будут манить леса, как близкие дорогие друзья».

— Досс, — позвала ее мать снизу, — что ты там делаешь, одна в комнате?

Валенси отбросила «Плоды чертополоха», словно горячие угли, и ринулась вниз к своим лоскутам, но ее не отпускало странное возбуждение, что всегда охватывало ее, когда она погружалась в одну из книг Фостера. Валенси почти ничего не знала о лесах — если не считать призрачных дубовых и сосновых рощ, окружающих Голубой замок — но всегда тайно желала попасть туда, и книга Фостера о лесах заняла в ее мечтах второе место после самих лесов.

В полдень дождь прекратился, но солнце выглянуло из-за туч только около трех часов. Тогда Валенси осторожно сообщила, что хотела бы сходить в город.

— Зачем тебе идти в город? — строго спросила ее мать.

— Хочу взять книгу в библиотеке.

— Ты уже брала книгу на прошлой неделе.

— Нет, прошел уже почти месяц.

— Месяц. Ерунда!

— На самом деле, мама.

— Ты ошибаешься. Не могло пройти больше двух недель. Мне не нравятся возражения. И я не понимаю, зачем тебе брать книгу. Ты понапрасну тратишь время на чтение.

— А чего стоит мое время? — с горечью спросила Валенси.

— Досс! Не разговаривай со мной таким тоном.

— Нам нужен чай, — сказала кузина Стиклз. — Она могла бы пойти и купить, если хочет прогуляться, хотя в такую сырость легко простудиться.

Они обсуждали проблему еще минут десять, и в конце концов миссис Фредерик скрепя сердце согласилась, что Валенси может пойти.

— Ты надела калоши? — крикнула кузина Стиклз, когда Валенси выходила из дома.

Кузина Стиклз никогда не забывала задать этот вопрос, если Валенси выходила в сырую погоду.

— Да.

— Ты надела фланелевое белье? — спросила миссис Фредерик.

— Нет.

— Досс, я тебя не понимаю. Ты снова хочешь умереть от простуды? — Видимо, миссис Фредерик подразумевала, что Валенси уже не раз умирала от простуды. — Сейчас же иди наверх и надень!

— Мама, мне не нужно фланелевое белье. Мое сатиновое вполне теплое!

— Досс, вспомни свой бронхит два года назад. Иди и делай, что я тебе говорю!

Валенси пошла, но если бы кто-то знал, насколько близка она была к тому, чтобы вышвырнуть фикус на улицу. Она ненавидела это серое фланелевое белье больше всей прочей своей одежды. Олив никогда не приходилось носить фланелевое белье. Она носила сборчатое шелковое или батистовое, украшенное ажурными воланами. Но ее отец «женился на деньгах», и у Олив никогда не случалось бронхита. Знай свой шесток.

— Ты не оставила мыло в воде? — крикнула ей вслед миссис Фредерик, но Валенси уже не слышала ее. Она свернула за угол и оглянулась на уродливую, чопорную, респектабельную улицу, на которой жила. Дом Стирлингов был здесь самым безобразным, больше похожим на красный кирпичный ящик. Слишком высокий для своей ширины и кажущийся еще выше за счет стеклянного купола-луковки на крыше. Рядом находились безлюдные развалины старого, отжившего свой век, дома.

Прямо за углом стоял очень красивый дом с витражными окнами, двойными фронтонами — новый дом, один из тех, в какие влюбляешься с первого взгляда. Клейтон Маклей построил его для своей невесты. Он собирался жениться на Дженни Ллойд в июне. Небольшой дом и, как говорили, меблированный от чердака до подвала, был готов принять свою хозяйку.

«Не завидую Дженни из-за ее жениха, — совершенно искренне подумала Валенси — Клейтон Маклей не входил в число тех, о ком она могла бы мечтать, — но я завидую ей из-за этого дома. Такой красивый новый дом. О, если бы у меня был свой собственный дом, пусть маленький, бедный, но свой! Но, — горько одернула она себя — какой смысл желать луну, если не можешь получить даже сальную свечку».

В стране грез ничто бы не устроило Валенси, кроме замка из светлого сапфира. В жизни она бы удовлетворилась маленьким, но собственным домом. Сегодня она особенно остро завидовала Дженни Ллойд. Внешне Дженни вовсе не была лучше нее, да и не намного моложе. И все же именно она получала этот красивый дом. И чудесные крошечные вэджвудские [3] чайные чашки — Валенси видела их; и камин; и белье с монограммами; и скатерти, украшенные мережкой; и буфет. Почему одним достается все, а другим — ничего? Это было несправедливо.