Девушка в белом кимоно - Ана Джонс Страница 5

— Хаджиме, куда?

Его глаза, голубые, как только что омытое дождями небо, сужаются, затем и вовсе закрываются, когда он говорит:

— Не-а. Ничего тебе не могу сказать, — затем он бросает быстрый взгляд через плечо. — Это же сюрприз.

Мои глаза распахиваются еще шире, и тогда он бросается бегом.

— Подожди! — смеюсь я, стараясь догнать его.

Высокая трава настегивает мои голые лодыжки, я заставляю себя бежать все быстрее, но он убегает все дальше, а потом и вовсе пропадает из виду. Я замедляю бег.

— Хаджиме? — я ищу его среди деревьев, потом оглядываюсь туда, откуда мы пришли.

— Ай! — взвизгиваю я, когда он пугает меня, и закрываю лицо руками, крепко прижав локти к бокам. Со смехом он обнимает меня и покачивает из стороны в сторону, шепча о своей любви.

И я с головой погружаюсь в ощущение счастья.

Я чуть-чуть сдвигаю пальцы, чтобы сквозь них можно было смотреть. Хаджиме наклоняется и целует меня в лоб. Да, я принадлежу ему. А он принадлежит мне. Это судьба.

— Пойдем, мой сюрприз ждет впереди, говорит он и тянет меня за руку.

И мы идем, переплетя наши пальцы. Хаджиме выдернул и жует новый колосок, а я не нахожу себе места от беспокойства.

— Но нам все равно надо порепетировать, не забыл? Ты понимаешь, насколько это важно?

— Ну конечно, — он награждает меня взглядом через плечо. — Ведь именно поэтому мы уже репетировали раз сто.

— Сотни раз тут недостаточно, — мое сердце лихорадочно бьется от беспокойства. — Для того чтобы полностью овладеть всеми тонкостями чайной церемонии, необходимо репетировать годами, а может, и всю жизнь. А у нас на то, чтобы разобраться в правилах поведения, есть только сегодня, и то осталось совсем немного времени.

Я останавливаюсь, и он вынужден остановиться вместе со мной. Я умоляю его взглядом:

— На завтрашней встрече решится наша судьба. Пожалуйста, давай еще раз все повторим.

— Хорошо, — он поднимает глаза, чтобы все вспомнить. — Сначала я принимаю чашу и любуюсь ею, потом дважды поворачиваю ее в руках, приношу извинения за то, что выпью из нее прежде всех остальных, чтобы продемонстрировать свое смирение и скромность, и лишь потом делаю глоток, — он опускает голову. — Видишь? Мы уже готовы, так что пойдем, — и он тянет меня за руку.

Я совсем не разделяю его уверенности, поэтому продолжаю задавать ему вопросы, пока мы пробираемся вверх по крутому склону холма, все дальше уходя от людной улочки. Я по-прежнему не знаю, куда мы направляемся, но не позволяю себе отвлекаться от нашей цели.

— Что ты делаешь перед тем, как передать пиалу?

Он задумывается. Я не выдерживаю.

— Сначала ты должен отереть край пиалы салфеткой, иначе ты рискуешь поставить всех в весьма постыдное положение, помнишь?

От переживаний у меня все сжимается внутри. Если он допустит подобную ошибку, ее не забудут и, уж конечно, не простят.

— А в какую сторону ты передашь пиалу после того, как протрешь ее край?

На лице Хаджиме застыло озадаченное выражение. Меня захлестнула волна тревоги.

— Налево. Налево! — мое сердце стучит в лихорадочном ритме, и я ускоряю шаг так, что теперь он идет следом за мной. — Как мы убедим их в том, что ты — подходящая партия, если ты не можешь запомнить таких простых вещей?

Выражение лица Хаджиме остается прежним.

— Сверчок...

— Ты не понимаешь, все должно пройти идеально, — не унимаюсь я, продолжая бежать впереди него, паниковать и читать ему нотации. — Мы не можем себе позволить ошибки, даже самой незначительной, чтобы у них не было ни малейшего повода отказать тебе и заставить меня выйти за Сатоши.

Слова льются неудержимым потоком, а руки сами собой взмывают в воздух беспомощными крыльями.

— Понимаешь, ты — мое счастье. Я должна быть с тобой. Нам предначертано быть вместе, поэтому мы просто обязаны все сделать идеально, чтобы и другие тоже это увидели!

— Наоко!

Я настолько удивлена, услышав мое настоящее имя, что останавливаюсь.

— Посмотри туда. Ты это видишь? — он старается сдержать улыбку, показывая куда-то вперед. — Они не смогут нам отказать, потому что у нас уже есть дом.

Я поворачиваюсь навстречу солнцу, моргая, чтобы избавиться от бликов в глазах, и постепенно различаю далеко впереди, как к склону холма жмутся ряды крохотных домиков, образуя небольшую деревушку. Домишки все маленькие, ветхие, с тростниковой крышей. Одним движением я оборачиваюсь снова к нему. У нас уже есть дом? И тут мое сердце замирает и холодеет в груди. Здесь?

Он же снова разворачивает меня лицом к деревушке и кладет подбородок мне на плечо.

— Смотри, вон тот, на самой верхушке холма, — наш.

Я чувствую, как он улыбается возле моей щеки и ждет моей реакции.

Я же могу только прикусить губу.

— Я понимаю, что этого мало. Он старый и маленький, и ты, конечно, заслуживаешь гораздо большего, — он говорит быстро и восторженно. — И мне нечего предложить тебе, кроме обещания любить тебя и...

Он любит меня...

Кто из мальчишек произносит эти слова? Во всяком случае, я таких не знала. Даже отец не говорил ничего подобного матери. И пока Хаджиме говорит о том, что и как он собирается отремонтировать в доме, я прислоняюсь к нему в поисках защиты и спокойствия, вдыхая его аромат, в котором смешиваются нотки свежевыделанной кожи и цитруса. Он пользовался необычным лосьоном после бритья, поэтому этот запах казался мне экзотическим. Мне все нравилось в нем, потому что решительно все в нем было непредсказуемым.

— ...а там, возле террасы, я могу расчистить небольшой участок под садик. Вон там, видишь? Я знаю, что с Сатоши ты бы жила в большом, современном доме, но...

— Да кому он нужен, этот современный дом? — я поворачиваюсь к нему, удивляя сама себя таким быстрым ответом. — Кому нужна вечно недовольная свекровь, которой не угодить, и чужой семейный уклад, в котором тебе нет места? Мне это точно не нужно, поэтому этот маленький одноэтажный дом для меня будет идеальным, если в нем я буду жить с тобой.

Я знаю, что рядом с Хаджиме моему сердцу не просто спокойно, оно наполняется счастьем. Но сейчас оно сжимается, и я отвожу взгляд.

Ну почему все это так сложно!

— Что такое? — его глаза вопросительно заглядывают в мои, замутненные чувством вины. Тебе не нравится?

Я чувствую, как на спине у меня зашевелились мурашки от ужаса.

— Сверчок, ты же знаешь, что можешь сказать мне все что угодно. Не надо ничего скрывать, договорились?

Я с благодарностью киваю. С Хаджиме я могу делиться своими мыслями или просто дурачиться, потому что мои глупости нравятся ему не меньше, чем моя улыбка. Но как я ему это объясню? Меня пугает не ветхость домиков, а само окружение. В этом районе живут эта, изгои. Буракумины находятся в самом низу социальной лестницы. Они бедны, у некоторых даже смешанная кровь, и их работа всегда соприкасается со смертью: разделывание туш скота, выделка кож, ритуальные услуги. Поэтому они считаются нечистыми, порочными и несчастливыми.