Обрученная с розой - Симона Вилар Страница 5

Элизабет Грэй была представлена ко двору, и Эдуард, увидев ее, позабыл обо всем на свете, буквально потерял голову. Но, как ни странно, красавица заупрямилась. Она решительно не желала становиться очередной наложницей Эдуарда. До короля, кипящего бессильной яростью, окольным путем дошел слух, что у него есть счастливый соперник – некий Филип Майсгрейв, рыцарь с англо-шотландского Порубежья, который все эти годы был преданным сторонником Белой Розы и которого еще старый Ричард Йоркский весьма высоко ценил. Узнал король также и о том, что леди Элизабет по окончании срока траура намерена соединиться с Майсгрейвом и стать хозяйкой в его замке.

Каких только заманчивых предложений не делал упрямой красавице Эдуард Йорк, какие только права и привилегии не предлагал! Он развлекал ее охотой, пышными пирами, дарил немыслимо дорогие подарки. Наконец, когда король пообещал устроить ее сыновьям выгодные браки, неприступная леди заколебалась. Жизнь короля озарилась светом надежды.

Все рухнуло в тот день, когда ко двору прибыл этот захолустный Филип Майсгрейв. Едва услышав об этом, Элизабет не стала более раздумывать и ответила Эдуарду решительным отказом. И тогда король, вне себя от тоски и желания, вскричал:

– Скажите, жестокосердная, ежели я украшу вашу голову короной, вы и тогда станете отталкивать меня?

Леди Элизабет растерялась:

– О чем вы, государь?

Но его уже ничто не могло остановить.

– Бетт, ведь ты не откажешься разделить со мной трон и ложе? Подумай! Дети твои поднимутся так высоко, насколько это возможно, а ты, гордая и великолепная, станешь властительницей королевства! Тебя будут боготворить и славить, преклоняя колени.

И она сдалась. Король, воспламененный этой идеей, умело разжигал ее честолюбие, не слушая упреков своей матери, герцогини Йоркской, уговоров братьев и ближайших сторонников и советов духовенства.

Они обвенчались тайно и спешно. Об Анне Невиль Эдуард, разумеется, и думать забыл.

Трезвый ум и воля новой королевы оказали благотворное влияние на Эдуарда. Он отказался от кутежей и погрузился в дела королевства. Однако такое положение вещей не устраивало честолюбивых братьев Эдуарда. И ежели хитрый и терпеливый Ричард помалкивал, то Джордж не был столь терпелив. Ведь с этим браком рухнули все его надежды на трон. Он поспешно покинул королевство и отправился во Францию, чтобы обо всем поведать Делателю Королей.

Узнав, что человек, которого он возвел на трон, отплатил ему черной неблагодарностью, Уорвик вознегодовал и, смирив гордость, к радости Людовика Валуа, вступил в переговоры со своим старым врагом – Маргаритой Анжуйской…

Но что же стало с Анной Невиль, этой девочкой, предназначенной в жены королю островной державы? Здесь события, пролетевшие стрелой на наших глазах, замедляют свой бег…

Элизабет Грэй быстро освоилась с новой ролью. Прирожденный ум и рассудительность удерживали ее от того, чтобы кичиться своим положением, вызывая тем самым негодование соотечественников, привыкших к королевам-иноземкам. Вместе с тем Элизабет обладала тонким искусством польстить, а самых ярых своих противников она сумела либо задобрить богатыми дарами, либо умиротворить, а иных и припугнуть. К тому же, чтобы создать себе опору, она старалась приблизить ко двору своих родственников и, ластясь к Эдуарду, добивалась для них титулов, должностей и земель. В этом был резон – новая знать будет куда более верна, нежели старые аристократические роды, и таким образом многочисленные Вудвили и Грэй прочно обосновались при дворе, оберегая интересы королевы и ее царственного супруга.

Вскоре после свадьбы Элизабет забеременела и незадолго до Рождества подарила Эдуарду дочь, которую также назвали Элизабет. Девочка родилась в Йорке, жители которого особенно чтили королей из этой династии. В честь новорожденной принцессы были устроены великолепные празднества. Пиршества, балы, охота сменяли друг друга. По вечерам в городе жгли праздничные огни, а из королевских погребов выкатывали дубовые бочки эля для бесплатного угощения всех желающих. Венцом празднеств должен был стать великолепный турнир, на котором английские и иноземные рыцари собирались явить свое воинское искусство и доблесть.

День для турнира был назначен в последних числах февраля, когда установилась мягкая и сухая погода. На поле перед воротами Сент-Мэри-Джуниор было устроено ристалище. По обеим сторонам поля установили помосты и амфитеатры с ложами, которые могли вместить множество зрителей. Между ними оставалось значительное пространство, огороженное частоколом, – арена, на которой должны были происходить поединки.

За день до турнира по городу и его окрестностям носились разряженные, как райские птицы, герольды, дуя в посеребренные трубы и призывая всех желающих поспешить на рыцарские игрища.

В тот же вечер окна и балконы домов в Йорке украсились коврами и флагами, а на перекрестках жгли костры, вокруг которых веселились и плясали толпы гуляк, ибо король приказал угостить их вином из своих подвалов, и теперь бродяги пили за здоровье своего монарха и за победу на турнире английского оружия.

Едва только первые лучи солнца позолотили небосвод, толпы зрителей двинулись в сторону ристалища. Хорошо вооруженный отряд городской стражи всю ночь охранял арену, и при утреннем освещении глазам горожан предстало ослепительное зрелище. Трибуны были выкрашены в самые яркие цвета, а скамьи для знати выстланы коврами и пестрыми подушками. Посередине одной из трибун возвышался резной помост с балдахином. Сюда еще на рассвете привезли и установили кресла, в которых предстояло восседать королю и королеве. Для горожан и простолюдинов отводилось пространство вокруг арены, а те, кто был в состоянии заплатить, могли заполучить места в нижних ярусах амфитеатра. Беднота толпилась на склонах близлежащих холмов, а многие залезли на деревья вокруг арены, откуда все было видно как на ладони.

Ближе к полудню, когда маршалы и герольды заканчивали приготовления, из городских ворот показалась блистательная кавалькада и под приветственные крики собравшейся толпы направилась к ристалищу. Впереди бок о бок ехали царственные супруги – оба на белых конях, в алых бархатных мантиях с пышными горностаевыми оплечьями. За ними на таком же белом скакуне следовал младший брат короля принц Глостер, а далее – благородные лорды и леди, фрейлины, пажи, конюшие.

Легкой рысью приблизившись к отведенной ему ложе, король сдержал коня, едва не подняв его на дыбы, и, послав публике воздушный поцелуй, пружинисто соскочил с седла. Молодой король, одетый на бургундский манер в переливающийся бархатный камзол-упланд и в алую, под цвет мантии, шляпу-тюрбан, увитую алмазными нитями, радовал глаза англичан и в особенности англичанок.

Эдуард повернулся к королеве и протянул ей руку, помогая сойти с лошади.

– Взгляните, сколько народу, моя королева! И все славят нас с вами.

Эдуард знал, что его красивая, самоуверенная улыбка неотразима. Держался он несколько надменно и вызывающе, но в целом облик его располагал к себе. «Шесть футов мужской красоты», – говорили о нем современники. И в самом деле – несмотря на то что в последнее время он заметно пополнел, трудно было найти человека, на чей взгляд Эдуард не выглядел бы притягательно. Сильный, плечистый, с серыми выразительными глазами и чувственным, почти женским ртом. Однако лишь на первый взгляд венценосец казался бодрым и полным энергии. Землистая бледность проступала на его лице, изнуренном государственными заботами и разгулом. И хотя по-прежнему ослепительно сверкали в улыбке крупные белоснежные зубы и отливали медью длинные волосы, глубокие морщины уже бороздили кожу у глаз, а их белки отдавали желтизной.