Колдунья - Филиппа Грегори Страница 5

Аббатиса опустила ладонь на теплую, грязную голову девочки и задала главный вопрос:

— А что будет с твоим маленьким возлюбленным? Тебе придется от него отказаться. Возможно, ты никогда больше его не встретишь, Элис. Ты готова заплатить такую высокую цену?

— Раньше я не знала, что на свете есть такие места, как ваш монастырь, — ответила девочка. — Не знала, что можно жить в подобных условиях, что не только лорд Хью может так жить. Даже не представляла! Деревенский дом родителей Тома — это лучшее, что я видела, поэтому и мечтала поселиться там вместе с Томом.

— А ты хочешь все самое лучшее, — осторожно предположила матушка Хильдебранда.

Детская фантазия о лучшей доле в столь юном существе подкупала. Назвать это тщеславием и осудить было нельзя. Маленькая девочка любила растения не меньше, чем столовое серебро. Она стремилась не к богатству, но к миру, в котором присутствует красота.

Элис неуверенно заглянула в лицо пожилой женщины.

— Да, хочу. У меня нет желания возвращаться к Море, да и к тому тоже, мне нравится у вас. Я согласна провести здесь всю жизнь.

Аббатиса улыбнулась и мягко промолвила:

— Что ж, хорошо. Всю жизнь. Я научу тебя читать, писать, рисовать и трудиться в кладовой, пока не придет время постричься в монахини. Маленькой девочке не положено брать на себя обеты. Сначала ты должна подрасти и обрести уверенность.

— Я уверена! — воскликнула Элис. — Я уже совершенно уверена. Я хочу остаться здесь навсегда.

Матушка Хильдебранда отвела Элис в здание аббатства и поручила ее одной из молодых послушниц, которую рассмешил деревенский говор новенькой. Ради девочки Хильдебранда даже немного изменила заведенный порядок, вместе они пошли на ужин и на вечернюю молитву.

Том поджидал подругу до захода солнца, затем на небе показалась луна — вечная спутница влюбленных, скрасившая ему одиночество. Элис тем временем выпила горячее молоко с хлебом, поданным на фарфоровой тарелке, а потом отправилась мирно почивать на своей первой в жизни чистой постели.

Думая о маленькой девочке, аббатиса всю ночь провела в часовне. До утра она стояла на коленях и молилась. Наконец стали появляться сонные монахини, которые молча занимали места на первую из восьми суточных служб.

— Храни ее, Матерь Божья, — закончила Хильдебранда свое бдение. — Храни, Матерь Божья, маленькую Элис, судя по всему, мы обрели в ней ребенка непростого.

В монастыре девочка работала на грядках с травами и в кладовой и готовилась к пострижению. Учение давалось ей легко, она быстро научилась читать и писать. Не понимая слов, она на слух запомнила торжественные каденции мессы, а потом постепенно стала понимать и даже выучилась читать и писать по-латыни. Она так очаровала матушку Хильдебранду, что скоро та души в ней не чаяла, словно девочка была ее дочерью. Элис стала общей любимицей, все монахини баловали ее, как свою маленькую сестренку, настоящую чудо-девочку, благословение Божье. Женщины, отказавшиеся иметь своих детей, получали особенное удовольствие, обучая Элис или играя с ней, а молодые послушницы, скучавшие по младшим братьям и сестрам, оставшимся дома, были ласковы с Элис, смеялись с ней и с удовольствием наблюдали, как она растет.

Том несколько недель слонялся у ворот аббатства, порой получая колотушки от привратницы, потом вернулся в родительский дом, повесив голову, и мучительно ждал, когда придет Элис, ведь она обещала.

Но она так и не вернулась. После жизни с Морой, которая часто раздражалась и ругалась, строгий и размеренный порядок монастыря умиротворил и успокоил ее душу. Ароматы кладовой и запахи трав впитались в руки и в платье. Она научилась любить прохладную и выглаженную одежду, чистое, ласкающее кожу белье, а увидев свои грязные волосы, полные вшей, она без всякого сожаления согласилась побрить голову и надеть апостольник с его белоснежными хрустящими складками, обрамляющими лицо. Мать Хильдебранда заставляла ее писать письма на латыни и на английском и мечтала о том времени, когда ее воспитанница сможет копировать и украшать миниатюрами Библию, роскошную новую Библию для аббатства. Элис научилась подолгу стоять на коленях во время молитвы, пока боль в них не перестает ощущаться, а полузакрытые глаза не начинают видеть лишь головокружительные витражи аббатства и парящие вверху лики святых. Когда ей исполнилось четырнадцать, она целый день постилась и молилась всю ночь, а под утро статуя Богоматери обернула к ней святой лик и милостиво улыбнулась. И тогда, поняв, что Дева Мария избрала ее для некой важной миссии, Элис окончательно решила посвятить себя святой и благочестивой жизни.

— Я научусь быть такой, как матушка, — шептала она. — Научусь быть такой, как матушка Хильдебранда.

Еще только раз она видела Тома. На следующий день после пострига она разговаривала с ним сквозь маленькое зарешеченное окошко в толстых воротах. Мягким и чистым голосом она сообщила, что стала Христовой невестой и что теперь никогда не познает мужчины. Она попросила его найти себе жену и обрести с ней счастье и пообещала молиться за них. А потом захлопнула окошко прямо перед его удивленным лицом. Он даже не успел проронить ни слова, закричать или заплакать, не успел протянуть ей медное колечко, которое носил для нее в кармане с того самого дня, когда обоим было всего по девять лет и они поклялись друг другу в верности.

Холодным утром своей новой жизни бывшая сестра Анна, дрожа, поплотней запахнулась в плащ, спустилась к реке, зачерпнула в ведерко воды и поднялась по тропке к хижине. Внимательно наблюдая, как девушка стоит на берегу, Мора предавалась воспоминаниям, но когда слезла по стремянке вниз и подошла к огню, то без единого звука, лишь кивком приказала ей наполнить котелок водой и поставить на огонь.

Ничего она не сказала и когда разделила маленький кусочек хлеба и разведенную водой вчерашнюю кашу. Они запивали еду из одной кружки, наполненной кисловатой, пахнущей болотом водой коричневатого цвета. Сестра Анна старалась подносить кружку ко рту той стороной, которой не касались губы Моры. Она успела отвыкнуть от неизбежной здесь антисанитарии. Мора все молчала, поглядывая на девушку из-под густых черных бровей. После завтрака Анна помыла тарелку, кружку и оловянную ложку и аккуратно положила все возле очага.

— Ну так что? — наконец произнесла Мора. — Что теперь собираешься делать?

Девушка посмотрела ей в глаза. Мысли о прошлом напомнили ей, кто она такая.

— Я должна найти другое аббатство, — заявила она. — Моя жизнь посвящена Христу и Его святой Матери.

Пряча улыбку, Мора кивнула и ответила:

— Да, сестрица. Но страдания посланы тебе для испытания веры, ведь другие тоже страдают. Ко всем приходит беда, все подвергаются проверке. С вашей стороны глупо было враждовать с лордом Хью и его сыном, но монастырям сейчас везде угрожает опасность. Король не прочь поживиться их богатством, а ваш Бог отвернулся от вас. Я так полагаю, что в пределах пятидесяти миль не найдется монастыря, который осмелится открыть тебе двери.