Пленённая принцесса - Софи Ларк Страница 5

Мы ели попкорн и мандарины за просмотром шестого фильма о Гарри Поттере на ее ноутбуке. Аида обожает фэнтези. Благодаря всему, что мы посмотрели, я тоже его полюбила. Но до сих пор не могу поверить, что ей хватает духу есть в кровати — мой брат очень щепетилен.

—Где Кэл?— с волнением спросила я.

—На работе,— ответила невестка.

Мой брат недавно стал олдерменом [5] 43-го округа. В дополнение к его статусу наследника самого успешного чикагского мафиозного клана.

Мне всегда странно думать о своей семье как об ирландской мафии, потому что ничего другого я и не знала. Для меня отец, брат, сестра и мать — это люди, которые любят меня и заботятся обо мне. Я не могу представить их преступниками с кровью на руках.

Я самая младшая в семье, поэтому они пытаются все от меня скрывать. В отличие от брата и сестры, я не имею отношения к семейному бизнесу. Кэллам — правая рука отца, а Риона — главный юрисконсульт. Даже моя мать активно участвует в делах семьи.

А есть я — малышка. Избалованная, защищаемая, опекаемая.

Иногда мне кажется, что они хотят, чтобы благодаря мне хоть какая-то часть семьи оставалась чистой и невинной.

Что ставит меня в довольно странное положение.

Мне претят плохие поступки — я не могу даже раздавить жука или соврать ценой своей жизни. Мое лицо тут же краснеет, я начинаю потеть и заикаться, и мне кажется, что меня вырвет, если я только попытаюсь.

С другой стороны, порой я чувствую себя одиноко. Словно я не имею к остальным отношения. Словно я не часть собственной семьи.

Что ж, Кэл по крайней мере женился на классной девчонке. Мы с Аидой сразу понравились друг другу, хоть совсем и не похожи — она смелая, веселая и не потерпит никакой фигни. Особенно от моего брата. Поначалу казалось, что они убьют друг друга, но теперь я не могу представить Кэла ни с кем другим.

Жаль, они не остались жить с нами подольше, но я понимаю, что молодым нужно личное пространство. К несчастью для них, я собираюсь навещать брата и невестку примерно каждый день.

Мне даже немного совестно, что я не испытываю таких же чувств к собственной сестре. Риона просто слишком… ожесточенная. Она определенно выбрала профессию себе по нутру — моя сестра олимпийская чемпионка по спорам. Платить ей за это — все равно что платить утке за то, что та плавает. Я бы хотела иметь близкие сестринские отношения с Рионой, но меня не покидает чувство, что она едва выносит меня. Что считает какой-то дурочкой.

Я и правда иногда чувствую себя дурочкой. Но не сегодня. Сегодня я еду в студию балета, чтобы взглянуть на программки, которые распечатали к новой постановке. Она называется «Безмятежность», и я помогала ставить для нее половину хореографических номеров. Мысль о том, что я увижу их на сцене, приводит меня в такой ажиотаж, что я едва могу усидеть на месте.

Мать отдала меня в классический балет, когда мне было три года. Кроме этого, я ходила на уроки верховой езды, тенниса и виолончели, но именно танцы остались со мной навсегда. Я никогда не устаю от них. Я везде хожу на цыпочках, пока в голове играют отрывки из «Весны священной» и «Пульчинеллы» [6].

Танцы для меня как воздух, которым я дышу. И я хороша. Очень хороша. Проблема лишь в том, что быть хорошим танцором не значит быть великим. Хороших много. Великих можно пересчитать по пальцам. И тем и другим требуются часы пота и слез, но пропасть между талантом и гением так же велика, как Большой каньон. И я, к сожалению, по ту сторону величия.

Я долго не хотела себе в этом признаваться. Думала, если буду есть меньше и танцевать больше, то смогу стать прима-балериной. Но, закончив школу, я осознала, что я даже не лучшая балерина Чикаго, что уж говорить о национальном уровне. Мне бы повезло стать хотя бы стажером в крупной танцевальной труппе, а о том, чтобы войти в основной состав, не приходилось и мечтать.

Тем не менее я получила место в кордебалете театра-студии «Лэйк-Сити», совмещая танцы с учебой в Университете Лойолы. Я бы не хотела бросать танцы, пока не закончу университет.

Директор и главный хореограф студии — Джексон Райт. Он слегка засранец — впрочем, как и любой директор. Похоже «директор» и «диктатор» в этой индустрии синонимы. И все же он гениален.

Театр-студия «Лэйк-Сити» экспериментальный. Тут танцуют в стиле контемпорари и ставят самые невероятные шоу — например, в полной темноте с флуоресцентной краской на телах танцовщиков. Или постановки, где вместо музыки звучит только ритм барабанов.

Наша новая постановка радостная, что подходит мне идеально, потому что я самый беззаботный человек, которого вы только встречали. Мало что способно меня огорчить.

Возможно, поэтому Джексон доверил мне такую большую часть хореографии. Он и раньше давал мне ставить кое-что здесь и там, с тех пор как я обнаружила в себе талант хореографа. Но сейчас впервые позволил поставить целые номера.

Жду не дождусь, когда увижу их во всем великолепии — с гримом, костюмами и правильным светом. Словно мои мысли вживую воплотятся на сцене. Я представляю свою семью, сидящую в первом ряду, потрясенную тем, что я могу быть скульптором, а не только материалом. Впервые по-настоящему восхищенную мною!

Я практически вприпрыжку вбегаю в студию. В первом зале проходит разминка, а во втором находится балетный класс. Меня обволакивает композиция из знакомых звуков и запахов — топот ног по деревянным полам, пианист, отбивающий такт, смесь ароматов пота, духов и воска для пола. Здесь пахнет домом.

В студии жарко от разгоряченных тел. Я снимаю куртку, направляясь прямиком в кабинет Джексона.

Дверь наполовину открыта. Я вежливо стучу по косяку, ожидая его немногословного «войдите», прежде чем зайти.

Директор сидит за столом, просматривая небрежную кипу бумаг. В его кабинете полнейший бардак — он битком набит фотографиями в рамках, афишами прошлых выступлений, отдельными папками и даже фрагментами костюмов на начальной стадии проектирования. Во время постановки Джексон контролирует все до последней пачки.

Это стройный мужчина немногим выше меня, пожалуй, даже слишком худой из-за своей строгой веганской диеты. У него густая копна черных волос с легкой проседью на висках. Джексон чрезвычайно гордится своими волосами и всегда проводит по ним руками, когда говорит. У него загорелая кожа, худощавое лицо, большие, темные и выразительные глаза. В хореографа влюблены многие танцоры, и мужчины, и женщины.

—Несса,— говорит он, глядя на меня поверх своих бумаг.— Чем обязан?

—Изабель сказала мне, что готовы программки!— отвечаю я, стараясь не улыбаться слишком широко. Изабель — главная по костюмам. Она может вручную шить со скоростью швейной машинки, одновременно выкрикивая указания всем своим помощникам. У нее острый язык и доброе сердце. Мне нравится думать о ней как о своей танцевальной маме.