Сахар и золото - Эмма Скотт Страница 5

–Ты хотя бы имеешь представление о том, чего хочешь?– спросил меня парень.

С губ едва не слетела фраза «мне все равно». Только одна татуировка на моем теле имела значение – обман и пешка. Меня не волновал дизайн, я попросту нуждался в боли.

Она была мне жизненно необходима.

Внимательным взглядом окинув работы мастера, я приметил японскую рыбку кои. Ярко-оранжевая с розоватым отливом, она обвивалась вокруг себя. Чешуя переливалась почти всеми цветами радуги. Еще с минуту я делал вид, будто изучаю и другие рисунки, а после обратился к мастеру:

–Думал о чем-то японском. Что-то типа… как там ее называют? Гигантская золотая рыбка?

–Кои,– ответил парень и, приблизившись, постучал пальцем по работе, на которую я смотрел.– Что-то похожее?

–Да, верно, чувак,– ответил я.– Это именно то, чего я хочу.

Парень нахмурился.

–Может, видоизменить?

–Сделай оранжевый цвет более насыщенным. И черными чернилами нанеси японский иероглиф.

–Какой?– В голосе мастера слышалось раздражение, тусклые дымки этой эмоции слегка ужалили мое внутреннее око.– Их… существует много.

«Как насчет «к черту это дерьмо»,– подумал я, но вслух произнес:

–Стойкость.

–Договорились. Кстати, меня зовут Гас.

–Ник,– представился я.– Сколько по времени займет работа?

Гас пожал плечами.

–Какой ты хочешь размер?

–Примерно такой,– ответил я, вытянув руки так, словно держал невидимую дыню.

–Хорошо.

Несмотря на попытки Атланты потопить меня, деньги, которые я выиграл уУилла и компашки, прибавились к двадцати тысячам долларов на моем банковском счету – единственной ощутимой связи с реальным миром. Кроме того, у меня имелось две тысячи наличными и три тысячи предоплаты за онлайн-покер. Поэтому я мог позволить себе татуировку побольше, только вот на моей коже заканчивалось место. Вся шея, грудь, большая часть спины, обе руки и пальцы были забиты. Оставалось еще немного места на ногах, но боюсь, что с той скоростью, с какой я делал татуировки, на теле не останется свободного пространства еще до того, как мне исполнится тридцать.

«Так зачем я, черт возьми, это делаю?»

Мысль, что еще шесть лет мне терпеть свое проклятое провидение, сводила меня с ума. Если в ближайшем будущем ничего не изменится, я не доживу до тридцати. Хотя, черт возьми, я не планировал дотянуть и до двадцати пяти.

–Готов?– спросил Гас, вырывая меня из мыслей.

–Да, конечно.

Я снял черную футболку и показал ему единственное пустое место на спине – от левой лопатки до талии.

–Здесь будет хорошо.

–Ладно.

Поудобнее устроившись на стуле, я опустил веки и положил голову на руки так, словно лежал на пляже под солнцем и дремал. Пока готовил чернила и иглы, Гас попробовал порасспрашивать об остальных моих татуировках, но я отвечал коротко и резко. Быстро поняв намек, парень заткнулся к чертям.

Когда он прикоснулся рукой в перчатке к моей коже, ощущения усилились, но все же латекс помог. От жужжащей иглы вышло больше толку: она заглушила шепот мыслей Гаса, цвет и вкус его жизни. Впрочем, лишь боль смогла стереть все это подчистую.

Игла вонзилась в кожу, заставив меня сконцентрироваться. Это была замечательная боль – не невыносимая, но и не слабая. Мастер оказался не особо нежным, и я наслаждался каждым моментом. Моя кожа, моя боль. Ничья больше.

Почти два часа спустя Гас закончил работу.

Сначала я несколько мгновений просто получал удовольствие от пульсации с левой стороны спины.

–Эй, приятель, ты уснул?

–Нет, не уснул,– пробормотал я, уткнувшись в руку.

«Я все еще здесь. И чувствую себя лучше. Чище. Я выиграл себе немного времени».

Сев, я схватил футболку.

–Наверное, тебе интересно посмотреть, что получилось?– проговорил Гас.

Вокруг него вилась дымка подозрительности. В последнее время я часто замечал похожую реакцию. Парень беспокоился, что я уйду, не заплатив.

Ради него я посмотрел в зеркало. Гас хорошо справился. Сердитая рыбка кои с переливающейся оранжевым чешуей скользила по покрасневшей коже. На одной стороне черными чернилами был выбит иероглиф. Видимо, «стойкость» по-японски. А может, «носящий эту татуировку – кретин». Мне было все равно.

–Да, выглядит здорово,– похвалил я.

Пока парень накладывал повязку, я достал бумажник и протянул ему две стодолларовые купюры и пробормотал:

–Спасибо.

Натянув футболку, я вышел и перекинул через плечо черную кожаную куртку.

Снаружи собирались грозовые тучи. Они словно намеревались посостязаться в регби. Я подумал о том, что нужно найти мотель, но в этом же небольшом торговом центре приметил интернет-кафе, где решил поискать очередную подпольную игру в покер.

Зайдя внутрь, арендовал компьютер в углу, чтобы никто не наблюдал за мной и не видел, чем я занимаюсь. К счастью, здесь не имелось ограничений доступа, и я мог поиграть. Зашел в проплаченный с банковской карты аккаунт и присоединился к«Техасскому холдему».

Через несколько минут пользователь под ником TMoney1993 пригласил меня вПорт-Уэнтворт к северу от Гарден-Сити, где послезавтра вечером планировалась игра. Я согласился, и он прислал адрес, очевидно, приняв меня за легкую добычу.

«Извини, TMoney, но это я собираюсь обчистить тебя».

–Извини,– с отвращением пробормотал я себе под нос и вышел из игры.

Как будто в мысленных извинениях имелся смысл. Чувственное восприятие – это как дорога с односторонним движением. На протяжении многих лет я отчаянно штудировал информацию в интернете, но так и не сумел найти хоть кого-то с такими же способностями, как у меня.

Ни одного гребаного человека, нигде.

* * *

Мотель вГарден-Сити ничем не отличался от остальных, где я останавливался в последние несколько лет. Все они сливались воедино: двуспальная кровать, тонкий ковер, ванная комната с крошечными бутылочками дешевого мыла. Даже эмоции людей в соседних комнатах имели одинаковые цвета и оттенки. Я всегда знал, кто меня окружает: скучающие бизнесмены, родители, стремящиеся выжать максимум из дешевого семейного отдыха с невоспитанными отпрысками, туристы, считающие, что обязаны увидеть самый большой моток бечевки [4] в мире прежде, чем умрут.

Но это только если мне везло.

Для моего внутреннего ока опасны безнадежность и отчаяние, а мотели в отдаленных местах были наполнены именно такими людьми – одинокими и отчаявшимися. Худшие ночи – это те, которые я провел в темноте более глубокой, чем ночная, где призрачная боль находящегося неподалеку человека просачивалась в мой номер чернильно-черным пятном.