Долина счастья - Пенни Джордан Страница 5

Фелисити знала, что ее мама недолго гостила в этом доме в Гранаде, так как основную часть времени она проводила в поместье, которое являлось фамильным гнездом родителей Видаля. Мысль о том, что должна была переживать мать, вызвала чувство дикой боли в груди Флис, словно стальные пальцы сжимали ей сердце – пальцы такие же длинные и сильные, как у Видаля. «Он внес немалый вклад в историю унижений и мучений моей матери», – с горечью подумала Флис, отвернувшись от Видаля, и тут же оступилась. Она подвернула лодыжку, потеряв равновесие.

Мгновенно яркий солнечный свет, прежде ослепляющий девушку, загородил Видаль – он бросился вперед, чтобы удержать ее от падения. Каждой клеточкой своего тела Фелисити хотела избавиться от его прикосновения и продемонстрировать ему, насколько ей это неприятно. Видаль, в свою очередь, не без отвращения быстро отпустил Флис, будто, прикасаясь к ней, он мог испачкаться. Ярость и гнев мгновенно запылали в душе Фелисити, но ей ничего не оставалось, кроме как повернуться спиной к Видалю. Она оказалась в ловушке – причем это касалось не только особняка, в котором она не желала оставаться. Флис была заключена в ловушку своим прошлым и той ролью, которую в старой истории сыграл Видаль. Мавры окружали свои города и дома крепостными стенами. Презрение и ненависть Видаля заточили Фелисити в крепость без права освобождения.

Следуя за ним, Флис зашла в дом, к которому вела резная, тщательно отполированная лестница из дерева.

На выкрашенных в белый цвет стенах висели портреты – строгие, одетые в мундиры или роскошные костюмы испанские аристократы смотрели на Фелисити из позолоченных рам. Флис заметила, что ни один из них не улыбался. Более того, герцоги де Фуэнтуалва смотрели на мир с презрением и надменностью – точно так же, как их потомок, Видаль.

Из-за открывшейся двери вышла полная женщина бальзаковского возраста с пронзительным оценивающим взглядом. Несмотря на то что она была скромно одета, чего Флис никак не могла ожидать от матери Видаля, женщина всем своим видом демонстрировала свое превосходство и непоколебимую уверенность в том, что она поступает правильно.

Фелисити поняла, что ошиблась, только когда Видаль сказал:

– Позволь представить тебе Розу, главную по хозяйству в нашем доме. Она проводит тебя в твою комнату.

Экономка подошла к Флис, окинула ее по-прежнему оценивающим взглядом, а затем, игнорируя девушку, повернулась к Видалю и сказала на испанском языке:

– Ее мать была очень воспитанной, эта же ведет себя как дикий, совершенно не прирученный сокол.

Глаза Фелисити заблестели от злости.

– Я говорю по-испански, – заявила она. Флис трясло от гнева и обиды. – И нет такой приманки и такого ловчего, которые смогли бы заманить меня в чьи-либо сети.

Она успела заметить ответную вспышку враждебности во взгляде Видаля, а потом развернулась, чтобы подняться по лестнице вместе со следующей за ней Розой.

Дойдя до первой лестничной площадки, Роза нарушила неловкую тишину, сказав резким голосом:

– Так, значит, вы говорите по-испански?

– А что, не должна? – с вызовом бросила Флис. – Пусть Видаль думает что угодно, у него нет права запрещать мне разговаривать на родном языке моего отца.

Без сомнения, Фелисити не собиралась признаваться Розе или кому-либо еще в этом доме, что для осуществления давней подростковой мечты встретиться когда-нибудь с отцом она тайно копила карманные деньги для занятий испанским языком. Тайно, так как Флис подозревала, что мама не одобрит подобное рвение. С раннего детства Фелисити прекрасно понимала, что маму пугают ее попытки узнать что-либо об испанских корнях. Чтобы не расстраивать маму, девочка старалась скрывать, как сильно она интересуется не только отцом, но и самой страной. Аннабель была мягким человеком, ненавидевшим конфликты и споры. Флис очень ее любила и не желала причинять ей боль.

– Знаете, вы не унаследовали характер ни одного из родителей, – продолжала прямолинейная Роза. – Я бы не советовала вам мериться силами с Видалем.

Флис остановилась и повернулась к экономке. Она немедленно напряглась. Ей была противна сама мысль о том, что, возможно, придется позволить Видалю контролировать какую-то сторону ее жизни.

– Видаль не может влиять на меня, – с негодованием отрезала Фелисити, – и никогда не сможет.

Внимание Флис привлекло движение в холле. Она посмотрела вниз и увидела Видаля. Должно быть, он слышал ее слова, о чем, без сомнения, свидетельствовал его мрачный взгляд. Видаль, вероятно, желал оказывать влияние на Флис. Если бы это было в его силах, он запретил бы ей ехать в Испанию – точно так же, как раньше не позволял Фелисити общаться с отцом.

Вспоминая, она представляла Видаля стоящим в ее спальне – комнате, которая была ее личным раем, – с письмом в руках, которое она отправила отцу несколько недель назад. Письмо, которое он вскрыл. Письмо с откровениями, родившимися в самых глубинах девичьего сердца и посвященными отцу, с которым она так хотела познакомиться. Все нежные, распускающиеся, словно бутоны, чувства, которые Фелисити начала испытывать к Видалю, разрушились в один момент и превратились в горечь и злость.

– Флис, дорогая, ты должна пообещать мне, что больше не будешь пытаться общаться со своим отцом, – молила мать со слезами на глазах после того, как Видаль вернулся в Испанию и они снова остались вдвоем.

Конечно же Флис дала такое обещание. Она слишком любила свою маму, чтобы расстраивать ее, особенно когда…

Нет! Она не позволит Видалю снова унизить ее. Мама, в отличие от него, быстро сообразила, что тогда на самом деле произошло. Она знала, что Флис была ни в чем не виновата.

Достигнув зрелости, Фелисити поняла, что ее отец, прекрасно зная, где она находится, мог с легкостью сам пообщаться с ней, если бы захотел. Факт, что он никогда этого не делал, говорил сам за себя. В конце концов, она была не единственным ребенком, которого отверг родной отец. После смерти матери Флис решила, что наступило время двигаться дальше. Пора сохранить лишь в теплых воспоминаниях детство и любящую маму и забыть отца, отказавшегося от нее.

Фелисити теперь никогда не узнает, что же заставило отца изменить свое решение. Она никогда не узнает, почему он упомянул ее в завещании. Было ли это чувство вины или сожаление об упущенных возможностях?.. Но на этот раз Флис была уверена, что ни под каким видом не позволит Видалю указывать, что ей можно делать, а что нет.

Внизу, в холле, Видаль наблюдал, как Флис повернулась и последовала за Розой к следующему лестничному пролету. Была одна вещь, которой Видаль по-настоящему гордился. Черта характера, над которой он тщательно работал и которую постоянно совершенствовал. Это власть над собственными эмоциями. Однако сейчас его взгляд – обычно подчиняющийся Видалю – почему-то посчитал необходимым задержаться на стройных, с шелковистой кожей ногах Фелисити, пока она удалялась от него.

В шестнадцать лет эти ножки были еще стройнее. Фелисити тогда превращалась из ребенка в женщину с прелестной маленькой грудью, прикрытой тонкими майками. Она обожала их и носила, казалось, постоянно. Скорее всего, Флис вела себя по отношению к Видалю с притворной невинностью – нерешительные взгляды украдкой, нарочитое нежелание отвести восхищенный взгляд от обнаженного мужского торса, когда Флис зашла в ванную, в то время как он брился. А позже он стал свидетелем проявления истинной сущности Фелисити и понял, что она распутна и беспринципна. Интересно, такой ее создала природа или причина в том, что девочку лишили отца?