Похождения соломенной вдовушки - Анастасия Соловьева Страница 5

– Тебе чего? – спросила я сухо.

– Тебя!

Он с силой притянул меня к себе. И сколько я ни старалась, так и не смогла освободиться – руки у него оказались крепкими, властными, истинно мужскими. Как я не замечала этого раньше?!

– Отпусти меня и иди домой, – посоветовала я, устав сопротивляться.

– Если я тебя отпущу, ты уйдешь и захлопнешь дверь. Мне придется звонить, беспокоить твою бабушку...

– А ты не звони. Иди домой и, главное, поищи себе подходящую невесту. Слушатель академии!

– Я пришел к тебе насовсем.

– Зря. Бабушка сказала, что не потерпит в своем доме всякого безобразия.

– Мы поженимся.

– Валерия Михайловна будет против.

– Не имеет значения.

– Она твоя мать.

– Я тебя люблю.

– Тебе кажется...

Я не договорила, осекшись на полуслове, как будто прозрела.

Все, что говорит мне Вадим, – чистая, стопроцентная правда. Да что там правда – высокая непреложная истина. Он меня любит, мы будем счастливы, будем вместе!..

Я закрыла, потом опять открыла глаза. За мутным стеклом подъезда в потоке желтого фонарного света порхали похожие на цветы снежинки. И снова, как тогда, по дороге к метро, я испытала глубокое, полнокровное счастье.

Не помню точно, когда Валерия Михайловна снова появилась на нашем горизонте. Кажется, сразу после командировки во Францию. Неделю назад мы прилетели из Парижа, я ездила в институт – восстанавливаться. Вышла из метро, остановилась на светофоре, и в это время кто-то окликнул меня.

– Людмила! – Около вишневых девятых «жигулей» стояла Валерия Михайловна. – Людмила, мне надо с вами поговорить.

– Пожалуйста.

Я спокойно, без укора и пафоса, посмотрела на Валерию Михайловну. Она, может, чуточку постарела, но по-прежнему осталась красивой и очень гордой.

– Поговорим у нас дома. – Валерия Михайловна распахнула передо мной дверцу «жигулей».

Я села в машину почти против воли – мне почему-то трудно было не подчиниться ей.

Беседовали мы недолго, все в той же гостиной. Валерия Михайловна опять уселась в свое кресло, я – на диван у противоположной стены.

– Вы сердитесь? – начала она, выдержав паузу.

Я пожала плечами.

– Давайте говорить начистоту, Люда. Вы считаете, я обидела вас тогда?

– Вы сказали, что думали.

– Я вас недооценила.

– Так бывает. Я понимаю.

– Но продолжаете препятствовать нашему общению... Запрещаете Вадиму ходить в родительский дом.

– Вы сошли с ума... Да разве он разрешения спрашивать стал бы?

– Вы правду говорите?

– Конечно.

– Вот что, Людмила. Переезжайте к нам.

– Зачем?

– Ну если вы не сердитесь на меня... А здесь вам будет намного лучше, просторнее. У Вадима большая, хорошая комната, но, если нужно, я могу уступить вам спальню...

– Нет, что вы, – перебила я ее, – нам спальню не надо. Мы насчет переезда подумаем. Это Вадик должен решить.

– Но вам, я надеюсь, ясно: вы будете здесь жить без прописки. Формальных прав на квартиру у вас не будет.

– Не беспокойтесь, у меня собственная жилплощадь есть.

– Я знаю.

– До свидания.

С тех пор я живу в этом роскошном доме.

Говорят: в каждом дому по кому. И тут тоже в предостаточном количестве имелись свои комья. Комья грязи, комья страдания. А свекровь... я скоро поняла – она есть не что иное, как сплошной ком нервов.

Меня она старалась не замечать. Я приняла вызов и платила ей той же монетой. Мне, с ранних лет познавшей законы улицы, легко давались такие игры.

К тому же у меня на руках оказались дополнительные козыри. Все свободное время Вадим проводил только со мной, да и Георгий Петрович по-своему был ко мне привязан.

Вообще за Георгием Петровичем водились некоторые странности. Он как огня боялся жены, но в то же время откровенно ей перечил. Например, когда при всех заговаривал со мной об успехах в институте, развязке нового фильма или о том, как я отношусь к перемене погоды. Валерия Михайловна обычно еле заметно бледнела, и Георгий Петрович вдруг замолкал, пугаясь собственной дерзости.

Иногда его поведение становилось совсем уж парадоксальным. Однажды за завтраком он спросил, почему я так плохо ем.

– Не хочется. Что-то болит голова...

– Да, бывает так у молодых женщин, – задумчиво произнес Георгий Петрович, – перед менструацией.

Все сделали вид, что ничего не произошло. Мы уже научились грамотно реагировать на его пассажи.

Помню, как я была удивлена, узнав, что Георгий Петрович работает вахтером на захудалой фабрике. Как он – выпускник факультета международной экономики – угодил туда?

Однако я не спешила удовлетворить любопытство, занятая медициной, Вадимом и домашним хозяйством, заботы о котором Валерия Михайловна не преминула полностью переложить на меня.

Как Золушка, я вылизывала пятикомнатные апартаменты, носилась по магазинам, готовила и сервировала ужины к Валериному приходу с работы. Ей непременно требовалась красивая сервировка.

Поначалу мне очень хотелось взбунтоваться. Мой бунт остановила бабушка:

– Не надо, Люда. Это же свекровь.

– Вот именно! Свекровь – пьет мою кровь!

– Ну не надо, детка, не надо. Ты старшего уважь.

– Меня б уважил кто!

– Так как же? Уважили! Позвали в свой дом. Она хозяйка в доме, а ты – ей помощница.

Возможно, в таком распределении обязанностей и просматривалась некая справедливость. Я была в те годы великовозрастной студенткой, а Валерия Михайловна много работала и хорошо зарабатывала. В начале суровых девяностых она, не бросая своего министерства, пристроилась переводчицей в какое-то, кажется, российско-французское совместное предприятие.

На новом месте Валерию Михайловну ценили и всякий раз присылали за ней красивую серебристую иномарку. Поздним вечером эта машина доставляла свекровь обратно. Она возвращалась утомленной, в несвойственном ей взволнованном, возбужденном состоянии.

Мне грешным делом казалось, что у Валерии Михайловны на фирме появился любовник. Ничего удивительного, она еще молода, привлекательна, а с мужем – давно уже врозь.

Спят они в разных комнатах. По сто раз в день она напоминает ему про какие-то таблетки и вообще говорит с ним, как с ребенком. Хотя как иначе можно с ним разговаривать?..