Мой дорогой герцог - Констанс Холл Страница 5

Келси шла мимо портретов фамилии Салфорда, находя среди них стили Гейнсборо, Рубенса, Лели, Ван Дейка.

Ей нечасто выпадал случай полюбоваться такими произведениями искусства, поэтому она задержалась у картины сэра Генри Реберна, художника, чьи работы всегда узнавала по насыщенным цветам и широким мазкам кисти.

На картине был изображен мужчина с коротко подстриженными темно-каштановыми волосами. Он стоял у дуба, держа в руке поводья лошади. У него были тонкие аристократические черты лица, высокие скулы, которые делали его похожим на сокола. Прямые линии подбородка лишь добавляли надменности его чертам. Черные как оникс глаза сверкали. Портрет прекрасной женщины в длинном платье тоже принадлежал кисти Реберна. Грусть в ее глазах поразила Келси. Женщина была совсем молодая, возможно, ровесница Келси, но одиночество и меланхолия в ее взгляде, которые подметил Реберн, делали ее гораздо старше. Бледное лицо обрамляли золотые кудри. По изгибу плеча и наклону головы было видно, что мысли ее где-то далеко и позировать для нее – мучение.

– Я вижу, вы нашли портрет хозяина и последней герцогини.

Келси вздрогнула. Рядом стоял Уоткинс. Она всплеснула руками:

– Вы напугали меня!

– Извините, мисс Келси. – В его бесцветном голосе совсем не было раскаяния.

Келси улыбнулась и повернулась к портрету мужчины с узкими бедрами и широкими плечами.

– Так это лорд Салфорд?

– Да, как раз когда он получил титул, – ответил Уоткинс с гордостью.

На Келси вновь нахлынули воспоминания. – Я видела его, когда он проносился по деревне в повозке с красивой молодой девушкой.

Но это было так давно еще до скандала, до того, как Келси возненавидела его. Она отвернулась от портрета Салфорда и посмотрела на его жену.

– Она выглядит очень грустной, – сказала Келси, пытаясь сменить тему.

– Это нарисовано в день их свадьбы.

– Как я понимаю, не очень-то радостное событие. – Она изучала загадочное лицо девушки, чувствуя к ней жалость. Лучше провести всю жизнь в заточении в Тауэре в Лондоне, чем стать женой Салфорда.

– Это был запланированный брак.

– Вы хотите сказать, что лорд Салфорд и его жена совсем не любили друг друга? – Она повернулась к Уоткинсу.

Он кивнул:

– Пожалуй, вы правы.

Мать всегда говорила Келси, что леди не должны сплетничать с прислугой. Но Келси не считала себя леди, потому что была дочерью бедного художника, и, не церемонясь, спросила:

– А правда, что герцогиня покончила жизнь самоубийством из-за того скандала, Уоткинс?

– Не могу сказать, мисс Келси. – Уоткинс весь напрягся и не стал продолжать. Он слишком хорошо относился к лорду Салфорду, чтобы высказывать свое мнение.

– Ее самоубийство подлило масла в огонь скандала после смерти Клариссы, – сказала она, продолжая допытываться.

– Скорее всего да, но это не мое дело, и я не стану болтать лишнего.

– Понимаю.

Уоткинс дал ей понять, что не скажет больше ни слова. В деревне всем было известно, что жена Салфорда покончила с собой, но подробностей никто не знал.

Мысли о Клариссе и Салфорде не покидали ее. Два слившихся тела за угольным амбаром. Комната Келси была под чердаком, и девушка все видела из окна собственными глазами.

Келси зажмурилась, пытаясь прогнать воспоминание. Она видела их всего раз, но забыть не могла все эти годы. В ее самых сокровенных мечтах Салфорд целовал не Клариссу, а ее. Она просыпалась вся в поту, презирая себя за то, что позволила мужчине, которого ненавидела, заниматься с ней любовью, несмотря на то что это был всего лишь сон. Голос Уоткинса вернул ее в реальность:

– Вы побледнели. Что с вами, мисс Келси?

– Все хорошо, спасибо. Просто в голову лезут неприятные мысли. – Она потерла вспотевшие ладони. Уоткинс выглядел обеспокоенным, и она добавила: – Правда, все прошло. Я в порядке.

– Тогда прошу за мной.

Келси бросила на девушку с портрета последний взгляд, полный сочувствия, и поспешила за Уоткинсом. Они прошли через лабиринт коридоров, свернули еще несколько раз, и Уоткинс, наконец, остановился перед двумя большими дверьми.

– Это бальная зала. – Он хотел открыть дверь, но изнутри донесся какой-то шум. – Брут, – пробормотал Уоткинс.

– Брут? – Келси спряталась за спину Уоткинса, думая, что Брут – скорее всего ирландский волкодав, который питается человечиной.

– Не бойтесь, он не тронет, если его не трогать. – И дворецкий толкнул дверь.

Келси выглянула из-за плеча Уоткинса. Огромный рыжий кот шипел на прыгающего вокруг спаниеля. Собака, съежилась и зарычала, а потом убежала в угол. Нос у собаки был исцарапан до крови.

– Брут – наш местный задира и ловец крыс, – с важностью произнес Уоткинс, направился к коту и замахал на него руками. – Давай, Брут, иди, оставь Трасти в покое!

Брут зашипел на Уоткинса и, мягко ступая, вышел из комнаты, двигаясь с грациозностью хищника и помахивая хвостом с таким видом, будто он царь зверей.

Собака тут же выбежала следом, задев ноги Келси. Та засмеялась, глядя, как хвост Трасти мечется между лап и как он убегает галопом по коридору.

– По-моему, Брут любит собак не меньше, чем крыс.

– У нас нет никаких крыс. И думаю, настанет день, когда я проснусь, а Трасти тоже не будет.

Келси улыбнулась, удивленная неожиданно появившимся у Уоткинса чувством юмора. Он продолжал:

– Брут совсем не умеет себя вести. От него лучше держаться подальше.

– Я это учту, – сказала Келси, входя в залу.

Зала оказалась огромной. Видимо, некогда величественная, она сейчас была пуста, люстра накрыта, стены расписаны фресками с изображением пар в нарядах семнадцатого века, музыкантов, слуг возле стола, уставленного яствами. Она удивилась, ожидая увидеть в бальной зале Салфорда совсем другие, эротические, сюжеты: греческих богов, окруженных обнаженными нимфами.

– Его светлость сказали, что вы будете работать там. – Уоткинс направился к дальней стене.

Они шли по мраморному полу, и их шаги эхом разносились по зале. Вдоль стены были построены леса, видимо, для нее.

Уоткинс остановился у металлической поддерживающей балки и внимательно посмотрел на Келси, явно ожидая ее реакции.

Она нырнула под балки. Длинная тонкая трещина тянулась от пола до потолка. Она провела пальцем внутри полудюймового разлома, ощущая, что глубина везде одинаковая, затем отковырнула несколько болтающихся кусочков штукатурки. Келси отскочила от трещины и взглянула на Уоткинса. Он стоял поджав губы, так, что их совсем не было видно, и сосредоточенно разглядывал узор на полу.

– Я не могу отреставрировать эту фреску. Слишком большая трещина. Как это могло произойти? – Она отряхнула руки и вылезла из-под лесов.