Приходи в полночь - Сьюзен Форстер Страница 5

— Но все было иначе…

— Неужели? Заключение экспертов гласит, что кожа у нее под ногтями принадлежала вам. Волосы на ее одежде были ваши. Там остались следы борьбы…

— Она пыталась остановить меня, когда я уходил. Она была пьяна.

— Иисусе! Это дурно пахнет, Монтера. Воняет, даже лежа на льду. У вас нет алиби. Вас видели на месте преступления. Вы поссорились с женщиной, которую задушили. И на шее трупа нашли вашу отметину — змеиную голову, как на браслете.

Алек замолчал, давая Монтере время переварить плохие новости. В этот момент его клиент должен был официально поклясться, что он не убивал. Алек поставил на колени кое-кого из власть имущих Америки — известных сенаторов, обвиняемых в получении взяток, богатых финансистов, обвиняемых в даче оных. Теперь пришла очередь Ника Монтеры. На колени, герой-любовник. Клянись, что не ты прикончил эту глупую сучку!

Но герой-любовник не заглотил приманку. Он и глазом не моргнул.

Алеку доставило бы ни с чем не сравнимое удовольствие увидеть унижение своего клиента, но он с невольным восхищением вынужден был признать, что Монтера не согнулся под его давлением. Сердце Алека снова сильно забилось, на этот раз настойчиво, почти яростно. Ему отказано в удовольствии заставить другого человека пресмыкаться перед ним, но втайне он был доволен. Страстное отрицание вины всегда убеждало его в отчаянном положении клиента. Вопросы вины и невиновности занимали его меньше всего, когда он брался за дело. Адвокаты помоложе мечтали о том, чтобы столкнуться с чем-то новым, создать юридический прецедент. Они хотели стать героями. Алек же давно покончил с героикой. Пока у него была власть творить чудеса, ему хотелось играть роль творца — Бога или дьявола, не важно кого.

Он соскользнул с края стола и вернулся к своему креслу, давая понять, что их беседа окончена.

— Надеюсь, вы не возражаете против присутствия в нашей команде женщины? — произнес он, глядя в календарь, чтобы проверить расписание встреч. — Это поможет разбить иллюзию о войне полов.

Не говоря ни слова, Монтера вышел из сияющего облака, но его молчание словно таило в себе угрозу.

— Пока я на свободе, меня может защищать хоть марсианин. Однако это за ваши услуги я плачу целое состояние.

— Я буду к вашим услугам, как только понадоблюсь, — сказал Алек, жестом отметая сомнения клиента. — А пока нам надо добиться, чтобы в состав жюри присяжных включили как можно больше женщин. Чем больше, тем лучше, если это, конечно, не будут оголтелые феминистки.

— Если нам повезет, возможно, суд будет пикетироваться Национальной организацией женщин.

— Алек возмутился:

— Как мне заставить вас понять, что это катастрофа, мой друг? Вам может грозить смертный приговор. И говоря о везении, вы представляете, насколько вам повезло, что вам оставлена свобода передвижения? При убийстве первой степени с отягчающими обстоятельствами под залог не выпускают. Если бы я не убедил судью сделать в вашем случае исключение, вы сидели бы сейчас за решеткой. Так что, мистер Монтера, если вы действительно хотите помочь, то хотя бы некоторое время не впутывайтесь в неприятности, надевайте в суд строгий синий костюм. И, Бога ради, сделайте свою прическу покороче!

Монтера вышел из тени.

— Не путайте себя со мной, Саттерфилд, — тихо предостерег он. — Судья сделал для меня исключение из-за моей работы с детьми в баррио. Кроме того, в этой стране только один из четырех обвиняемых в убийстве бывает осужден, а те, кто отбывает тюремное заключение, в среднем менее чем через год выходят на свободу.

Алек изо всех сил уперся пальцами в столешницу и наклонился вперед.

— Откуда, черт возьми, вам это известно?

— Узнать это было несложно.

— Тогда, может, вам следует самому представлять себя и в суде?

— Если бы я мог, то сделал бы и это А пока, вместо того чтобы пытаться убедить меня, что меня поджарят, почему бы вам не начать отрабатывать свои деньги? Счет у нас три к одному. С такими шансами любой ловкий адвокат может спасти мою задницу — даже вы.

В звенящей тишине Алек смотрел, как его клиент поворачивается, чтобы уйти. Монтера дошел до двери, приоткрыл ее, затем остановился.

— Да, кстати, — сказал он, обернувшись. — Если вам интересно. Я этого не делал.

«Боже мой!» — подумал Алек, когда дверь захлопнулась. Его только что поимели, даже не поцеловав. И нежен Монтера не был.

Западная гильдия маринистов Художественного совета Лос-Анджелеса давала свой ежегодный зимний карнавал — большой благотворительный аукцион, — который стал гвоздем сезона, и в этот умеренно теплый январский вечер большой бальный зал отеля «Ритц-Карлтон» был переполнен сливками южного общества.

Мать Ли Раппапорт, женщина, чья небывалая способность убеждать вошла в легенду, уже несколько лет привлекала свою дочь к организации этого мероприятия. Кейт Раппапорт была тут оформителем, хозяйкой и координатором. В этот вечер, лавируя в толпе людей, облаченных в вечерние туалеты, и очаровывая своих гостей остроумием и эксцентричностью, Кейт, несомненно, была и королевой вечера.

В помещении было много женщин гораздо красивее, включая и саму Ли, но ни одна не умела привлечь внимание присутствующих так, как Кейт. Все поворачивались в ее сторону, и раздавался шепот восхищения, а если часть замечаний, отпущенных дамами, и сквозила завистью и намеренно акцентировала внимание на том, «как хорошо Кейт сохранилась в свои пятьдесят три», то мужчины проявляли откровенно эротический интерес независимо от возраста — ее и их.

Ли отметила, что оказалась в числе восхищавшихся, но в то же время испытывающих двойственные чувства женщин. Она стояла прижав к пылающей щеке прохладный хрусталь бокала с шампанским, и, наблюдая за матерью, удивлялась, как могла столь восхитительная Кейт произвести на свет ребенка с таким непохожим на ее собственный темпераментом. Ли обожала мать, как почти все, кто знакомился с ней поближе, но она давно распрощалась с надеждой на внимание мужчин, если рядом была Кейт. Пустые хлопоты.

В этот вечер Ли выглядела прекрасно: длинные золотистые волосы стянуты в довольно тугой узел на затылке, умеренный макияж, черное креповое платье от Энн Тейлор до колен подчеркнуто пестрым жакетом и черными замшевыми туфлями на высоких каблуках. Сам по себе наряд был потрясающий, но он проигрывал рядом с лиловым платьем Кейт от Оскара де ла Ренты.

Никто, пожалуй, не смог бы назвать Ли застенчивой. Возможно, сдержанной. Задумчивой. Если она и была по своему настойчивой, то ее энергия скрывалась внутри. Ли была «глубоким прудом, чья вода залита лунным светом, гораздо более недоступным и загадочным, чем ее сверкающая мать», — во всяком случае, так утверждала колонка светской хроники одного из журналов. Кейт возразила против этого. «Неужели они действительно считают, что я не загадочная? — спросила она после прочтения этого пассажа за завтраком. — Как странно».