Клин клином - Елена Рахманова Страница 5

Надежда задумчиво молчала всю дорогу, но, переступив порог дома Ариадны Теймуразовны, постепенно успокоилась. Она опять оказалась в центре внимания, опять была «почти как дочь», опять улыбалась и кивала собравшимся за столом и мысленно ругала себя за мнительность. «Просто Ладоша проявил себя как мужчина. А мужчине не пристало отчитываться в своих поступках перед кем бы то ни было. Сам же сказал, что он глава семьи, – думала Надежда, обводя взглядом гостей. – Вон их сколько, и многие, возможно, ждут от него помощи или совета. Все-таки он кандидат экономических наук столичного института». А это, как она успела понять, здесь высоко котировалось.

И все равно сидеть в салоне самолета одной Надежде было нестерпимо грустно. Она ни с того ни с сего вдруг почувствовала себя брошенной.

Однако это ощущение исчезло, едва она вышла в понедельник на работу. Уединиться в обед с подругами не удалось – за столом в их отделе на этот раз собрались не только свои, но и пришлые сотрудники. Всем хотелось послушать Надеждины рассказы и попробовать привезенные ею вино, фрукты и сладости.

Она перескакивала с темы на тему. Начинала петь дифирамбы обаятельнейшему двоюродному дяде Ладо и переходила на грузинские вина. Перечисляла тосты, произнесенные в ее честь, и вдруг ловила себя на том, что описывает брошь с изумрудом, которая была на Ариадне Теймуразовне в день прощания. Удивлялась, как похожи и одновременно не похожи друг на друга дети Нико и Мальвины, и тут же сообщала, что окна их квартиры выходят прямо на набережную. Это так престижно! Вот только серебристый «мерседес» как-то не вяжется с их квартирой, в которой уже давно следовало бы сделать ремонт. Но это, конечно, на ее, Надеждин, взгляд.

С каждой секундой воспоминания – такие яркие, такие праздничные – обретали над Надеждой все большую власть, вытесняя из памяти и из сердца тревожные тени сомнений и обид. «Надо быть полной идиоткой, чтобы желать чего-то еще», – подумала она. А тут еще Ксюша, слегка захмелев от выпитого киндзмараули, обняла подругу за плечи и произнесла, для убедительности сопровождая слова размашистыми движениями головой, отчего ее хвост качался наподобие маятника из стороны в сторону:

– Ты прости меня, Надька, за то, что я подтрунивала над твоим Ладошечкой. Видимо, он действительно тебя любит по-настоящему, сильно-сильно, крепко-крепко, раз с тобой так там носились, – и смачно поцеловала ее в щеку. – Ты хоть меня на свадьбу пригласишь?

– А как же! – воскликнула Надежда, обнимая Ксюшу. – Куда же я без вас с Танькой! Без вас мне никак нельзя. Вы будете моими подружками. Тань, ты где?

– Тута я, – невнятно отозвалась вторая подруга, которая в этот момент зубами сдергивала сладкую бусину чурчхелы с нитки. – А что?

– Ты моей подружкой на свадьбе будешь? – поинтересовалась Надежда.

– Спрашиваешь! – ответила Татьяна. – Попробовала бы ты меня не пригласить! А что, если мы с Ксюхой себе одинаковые платья сошьем или купим? Как тебе такая идейка?

– Здорово! Только надо, чтобы ваши платья с моим сочетались, – заявила Надежда, уже видящая себя невестой.

– А вот и не здорово! – возразила Ксюша и, вставая, слишком резко отодвинула стул пятой точкой. Ее поддержали, не дав упасть. – Ну-ка, подь сюды!

Не совсем твердой походкой она направилась за шкаф, разделяющий отдел на две зоны: так сказать, производственную и бытовую. На дверце, обращенной в сторону входа, красовалось зеркало. Оно-то и нужно было Ксюше. Заинтересованная, Татьяна последовала за ней.

– А теперь смотри, – потребовала Ксюша, ставя по-другу рядом с собой.

В зеркале отразились две молодые женщины лет тридцати. То, что одна была замужем, но без детей, а другая – разведена и одна воспитывала восьмилетнего сына, представлялось сейчас не суть важным. Их внешность – вот в чем крылся корень проблемы. Высокая длинноволосая брюнетка Ксюша, с ногами, что называется, от верхних коренных зубов и в неизменной мини-юбке, отличалась от пухленькой, миниатюрной, коротко стриженной Татьяны, отдающей предпочтение брюкам и блузкам-размахайкам, как цапля от воробья.

– Ну и в каких одинаковых платьях ты нас видишь, дорогая моя подруженька? – поинтересовалась Ксюша, выразительно поводя бедрами.

Эти движения удивительным образом совпали с ритмом песни «Ах, вернисаж, ах, вернисаж», что лилась из редко выключающейся радиоточки над холодильником. Татьяна подхватила ее движения, и, обнявшись, обе девушки принялись исполнять танцевальные па вместе со своими двойниками в зеркале. Когда песня кончилась, подруги уже и не помнили, что привело их сюда. Зато в памяти тут же всплыло, что происходит по ту сторону шкафа.

– Эй, вы про нас не забыли? – озабоченно крикнула Ксюша и, схватив Татьяну за руку, потащила ее вокруг шкафа. – Что-нибудь нам оставили, оглоеды?

– А вы чего там застряли? – спросили их, но тут же успокоили: – Тут еще и на завтра останется, не переживайте. Наливать?

– А как же! Когда еще сподобимся настоящего грузинского вина выпить! – воскликнула Татьяна, плюхаясь на стул и подставляя пластиковый стаканчик.

– Очень даже скоро, – сказала Ксюша, подмигнув Надежде.

Та довольно зарделась и изобразила смущение…

Если весь рабочий процесс в тот день пошел насмарку, то общение в трудовом коллективе просто не оставляло желать лучшего. Разошлись, однако, ровно в шесть, предвкушая, что и на следующий день найдется чем продолжить сладкую жизнь…

В течение первой недели они перезванивались каждый вечер и говорили подолгу. Поначалу Ладоша звонил Надежде, потом как-то незаметно они поменялись ролями. И теперь уже она признавалась, как ужасно соскучилась, как считает минуты до его возвращения, как безмерно любит его, а он отвечал сдержанно и отделывался короткими фразами, ссылаясь на занятость и желание поскорее покончить с неожиданно навалившимися на него проблемами.

И вот наступил момент, когда, услышав ее: «Здравствуйте, Ариадна Теймуразовна. Это Надя. Позовите, пожалуйста, Ладошу», ей ответили без приличествующей теплоты в голосе:

– Его сейчас нет дома. Как только представится возможность, Ладо тебе перезвонит. Всего доброго, Надя.

Нет дома в половине двенадцатого ночи? К тому же они договорились созвониться именно в это время. Надежда растерялась, потом, естественно, нашла сему факту массу объяснений. Да мало ли что могло произойти – было основным. Тем не менее ей сразу стало одиноко, даже взгрустнулось. Но Надежда утешила себя тем, что они поговорят завтра дольше обычного, только уж она Ладоше сама ни за что звонить не станет. Пусть вымаливает у нее прощение за то, что нарушил обещание, заставил ее переживать.

Проигрывая в воображении предстоящий разговор, Надежда пришла в прекрасное расположение духа и уснула, предвкушая волнительную «разборку» по телефону. Сладкоречивый Ладоша будет умозрительно «валяться в пыли у ее ног», а в конце она милостиво, всепрощенчески протянет ему руки, которые он покроет благодарными поцелуями…