Игры в песочнице, или Стратегия соблазнителя - Кристоф Дюшатле Страница 5

Я был несколько растерян, так как сам живу в невзрачной двухкомнатной квартире, окна которой выходят на черную кирпичную стену. Чтобы увидеть небо, мне нужно просунуть голову сквозь прутья оконной решетки, вытянуть шею так, что кости начинают скрипеть, — тогда наверху между стенами появляется квадратик света, где иногда можно видеть небольшое облачко на голубом фоне. Во время этого упражнения, которое производится с сигаретой во рту, мой взгляд судорожно цепляется за последние завитки лепнины под крышей. Каждый раз, когда сигарета гаснет, я клянусь, что она будет последней, пока не закуриваю следующую.

В салоне, обустроенном в стиле ампир, Изабель приблизилась к свету, который льется из застекленного оконного проема, выходящего в сад. В этот момент она стоит ко мне спиной, устремив взгляд на аллеи парка. Эта дама из парка Монсо говорит, что она счастлива, полностью сознавая свою избранность. Ее муж, адвокат, работает в нефтяной промышленности, точнее, он консультирует саудовских принцев. У него бесконечные командировки, и в домашнее гнездышко он наведывается довольно редко. А потому дни ей кажутся долгими; поскольку она перечитала все иллюстрированные женские журналы и занимается фитнесом в престижном клубе, то теперь она проводит благотворительные акции в пользу африканских сирот, а также ищет другие занятия, более соответствующие ее глубоким духовным устремлениям.

Эта встреча сулит мне блестящую партию в постели, а иначе зачем Изабель пригласила меня в свой дворец? Действительно, надо же быть последовательной. Достаточно одного взгляда, чтобы оглядеться и представить мизансцену. Я рассчитываю сначала аккуратно уложить Изабель на софу, медленно снять с нее шелковые брючки, сделав остановку на уровне колен, чтобы полюбоваться ее сокровенным местечком — чудесной складкой плоти — и уверить ее, что этот вид волнует меня и заставляет робеть и таять перед такой еще не познанной красотой. Затем — раздвинуть ее розовые губы, полные надежды, и вскрикнуть от возбуждения и удивления, так, словно я сейчас заплачу, смущенный и опьяненный вновь обретенной невинностью; касаться ее языком, делая короткие и мягкие движения, нежно ласкать разбухшие складочки плоти, стонать вместе с ней, как девственница, стискивать руками ее бедра.

А потом — будет видно. Нельзя же всего предвидеть. Но предположим, что все пойдет как надо, и мне удастся довести ее до безумия, завладеть ею, чтобы она чувствовала все интимные места моего тела и потаенные уголки моей души. Я использую все средства, чередуя изъявление моего лихорадочного желания и периоды преднамеренного сексуального воздержания. Каждый день я буду рассказывать ей новую историю о нашем огромном мире, удивляя ее острым чувством юмора и вовремя пуская в ход все мое мужское обаяние. Я буду убеждать ее порвать со своим мужем, сделать так, чтобы всю тяжесть вины испытал этот мерзавец, который эксплуатирует нищету народов, и вырвать после тяжелых переговоров значительную субсидию на питание.

Когда я буду обеспечен, то предложу ей переехать в новую квартиру в квартал Марэ, близ площади Вогезов. И наконец-то мы будем вместе после стольких плотоядных встреч. Наши дети подружатся, будут рисовать вместе, сидя за столом. У Луны появится приятель по играм, сводный брат Максимилиан. А по воскресеньям мы будем изнывать от скуки всей семьей, но, во всяком случае, будем стараться выглядеть при этом утонченно.

Изабель по-прежнему стоит ко мне спиной, заинтересованная чем-то, что происходит на улице. Тихо подкрадываюсь к ней, смотрю в сад через ее плечо и замечаю над забором, увитым плющом, чью-то голову.

— Что это там за тип?

— Не знаю, — смущенно говорит она. Я продолжаю на него смотреть.

— Да я знаю его, это тот мужчина в розовом галстуке. Он мог хотя бы сменить галстук.

— Да, верно, теперь я припоминаю…

— Он часто приходит в парк со своим сыном, — говорю я. — Я заметил, что малыш обожает делать пирамидки из песка. Он не занимается ничем другим. Добро пожаловать в клуб тех, кто страдает навязчивой идеей, мой мальчик.

— Бедный ребенок, — грустно произносит Изабель.

— Скажи, а это случайно не агент твоего мужа? Он за тобой следит?

На самом деле я хочу оказать ей услугу, отдать немного своего семени, быть учтивым, внимательным слушателем исповедей, произносимых с мокрыми от слез глазами, для того чтобы исполнить свой номер, чуть преувеличивая свои подвиги. Но мне совсем не хотелось бы погибнуть в ванне с кислотой из-за ревнивого мужа. Ведь это разумно, не так ли? Конечно, мой GPS, который помогает мне передвигаться по дорогам судьбы, часто дает сбои, тем не менее я остаюсь отцом, папой, всемогущим героем. Моя дочка сильно нуждается во мне, в моих крепких руках, которые постоянно ее поддерживают; когда у нее горе, когда кружится голова от созерцания звездного неба, бесконечного и необъяснимого, когда ее мучают гормоны, вызывающие сомнения, я прижимаю ее к груди, и ей это нравится. Не хочу быть папой-паникером; не хочу терять контроль над многочисленными переживаниями, вынужденный прятаться, поворачивать голову при каждом косом взгляде, прерывать битву, которая уготована любому мужчине; не хочу скрыться без предупреждения на дорогах Невады, пробираясь к Большому Западу. Это неминуемое скольжение к трагической развязке, которая оставит меланхолическое воспоминание о мифическом отце, малодушие которого, в конце концов, вскроется в результате проведенного следствия и нескольких лет усилий, предпринятых моими потомками.

— У меня не так много времени, — говорю я.

— Может быть, сок? Чай? Или что-нибудь покрепче?

Она утверждает, что я славный, привлекательный, не в смысле красивый, глуповатый, нет, тут другое… Действительно, я ей нравлюсь, я напоминаю ей животное, она только не знает какое… «Быть может, куницу? — предполагаю я. — Или нутрию?»

Изабель неуверенно смеется: не понятно, то ли она расхохочется, то ли будет жалеть меня.

Вероятно, я ее очень смущаю. Но теперь ее голос становится более строгим, и это признак того, что она собирается сообщить нечто важное. Вот уже несколько месяцев она кое-что обдумывает, прежде чем принять решение. Сегодня она его примет, совершит большой шаг. Она напишет роман, который станет сенсацией, который повлияет на умы, заставит мир обратить внимание на глобальные вопросы, такие, как дружба между народами, понимание другого человека и все такое, право быть самим собой, есть ли предел богатству. Ее сюжет прост, но книга будет содержать значительное и универсальное послание. Она расскажет историю одной палестинской семьи, усыновившей еврейского ребенка, родители которого погибли в результате террористического акта в Иерусалиме. Она опишет мученическую судьбу этой семьи и этого ребенка, воспитанного в тайне, потом его бунт, потом, когда он узнает о своем настоящем происхождении, — его страдания, его метания между двумя культурами. Она напишет о том, как, будучи уже взрослым, он начнет участвовать в политической жизни, и о его борьбе за установление мира между евреями и палестинцами. «Сюжет занятный, — вежливо говорю я, — но слишком рискованный».

— Ты поможешь мне написать эту книгу?