Непокорная тигрица - Джейд Ли Страница 5

И вот сейчас белая женщина, стоявшая перед ним на коленях, снова и снова повторяла те же самые слова, а охранник, подняв свой меч, направил его прямо на нее. Разумеется, он знал, как убивать пленников, и понимал, что меч — это не топор. Он крепко схватил меч за рукоять, высоко поднял его и устремил острое лезвие прямо между лопатками женщины. Он пригвоздит ее к земле, как животное, и она будет лежать в этой черной грязи, истекая кровью.

Облака разошлись, и на сумрачном небе заблестело солнце. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять, что таким образом Небеса благословляют смертоносную сталь, одобряя убийство. Чжи-Ган молился, чтобы это было правдой.

— За что? — в последний раз крикнула женщина, и этот крик потряс палача до глубины души, больно ранил сердце и отравил его кви. И все же Чжи-Ган усилием воли заставил себя смотреть на эту казнь. Он не отвернется и не будет смотреть в сторону, когда меч пронзит ее тело. Он будет наблюдать, как умирает эта белая женщина.

Охранник еще сильнее сжал рукоять меча и резко опустил его вниз. Раздался сильный удар. Чжи-Ган содрогнулся всем телом, почувствовав, как меч ударился о землю. Казнь свершилась. Жертва мертва. Ее горестные рыдания затихли так внезапно, словно она захлебнулась ими. Вокруг воцарилась тишина.

Только сейчас он осознал, что у него закрыты глаза. Как же это глупо! Зачем было закрывать глаза, ведь он и так почти ничего не видит. Собравшись с духом, Чжи-Ган открыл глаза и посмотрел на распростертое на земле тело, вокруг которого расползалось темно-красное пятно. Потом он увидел, как напрягся охранник, пытаясь вытащить глубоко вонзившийся в землю меч. Однако, опустив глаза, он заметил, что Цзин-Ли, став на колени, склонился над телом женщины. Он весь дрожал от ярости.

Чжи-Ган еще больше пригнулся и увидел, что женщина была жива. Широко раскрыв от ужаса глаза, она бессильно глотала ртом воздух, пытаясь что-то сказать, но не могла произнести ни слова. Ему показалось, что она почти не дышала.

— Что все это значит? — удивленно спросил Чжи-Ган, обращаясь к своему другу-слуге.

Цзин-Ли отвесил ему низкий поклон, едва не коснувшись лбом земли. Потом он заговорил подобострастным голосом, в котором звучала почти рабская покорность.

— Глубокоуважаемый господин наш, — произнес он, — ваш гнев вполне оправдан, ваша неистовая ярость так велика, что ей внимают Небеса. Вне всякого сомнения, эта развратница должна умереть, ее кровь принадлежит вам по закону. Однако прошу вас, сдержите вашу карающую руку. Прежде чем ваша наложница умрет, она должна сознаться в своем обмане. Ибо только тогда мы сможем понять, насколько глубоко она погрязла во лжи и как долго отравляла своими мерзкими речами уши ваших друзей и членов вашей семьи. — Цзин-Ли говорил, высоко подняв голову и внимательно глядя на палача, как будто пытался предупредить его об опасности. — Вы можете убить ее позже, великий господин. В любое удобное время. Я лично прослежу за тем, чтобы ее смерть была мучительной. Но сейчас вы не должны заражать людей, которые нас окружают, ее нечестивым духом.

Чжи-Ган не ответил и, плотно сжав губы, смотрел на свою жертву. Он испытывал такое глубокое отвращение, что у него внутри все просто кипело. Умом он, однако, понимал, насколько абсурдно и даже глупо ведет себя сейчас. У него нет никаких оснований убивать эту женщину, нет никаких причин ненавидеть воздух, которым она дышит. И все же он ненавидел ее.

Он понял, что сейчас видит перед собой свою сестру. Он до сих пор не мог забыть ту китайскую девочку, которая рыдала и умоляла пощадить ее. Именно ее он хотел убить, а точнее память о ней. Память о том, что с ней случилось. Все, что напоминает ему о ней, должно быть безжалостно уничтожено. Поэтому он приказал убить ни в чем не повинную белую женщину. Но такая ли невинная овца эта женщина? Он был абсолютно уверен, что его сомнения далеко не беспочвенны.

Палач встал со своего кресла и пошел вперед, неуверенно передвигая ноги по зыбкой насыпи. К этому времени охранник уже вытащил из земли свой меч. Подойдя ближе, Чжи-Ган увидел, что женщина была лишь ранена в шею. Скорее всего, Цзин-Ли предотвратил смертельный удар. Выхватив меч из рук изумленного охранника, Чжи-Ган оттолкнул своего друга в сторону и ударил его ногой.

— Прошу вас, — произнес Цзин-Ли, пытаясь отдышаться. — Ваша наложница…

— Моя наложница? — сердито прорычал Чжи-Ган. Это, конечно же, была ложь, однако весьма полезная ложь. Если все остальные будут думать, что белая женщина его наложница, то есть принадлежит ему по закону, то он сможет сделать с ней все, что захочет. Он сможет даже убить ее, не чувствуя при этом ни страха, ни угрызений совести. — Да, она моя наложница! — подтвердил он.

Чжи-Ган с трудом удерживал тяжелый меч. Его влажные от пота ладони скользили по рукояти, и он никак не мог выбрать удобную для удара позицию. Эта чертова штуковина была намного тяжелее, чем его ножи с рукоятками из оленьего рога. Наконец он крепко сжал руками меч и высоко поднял его над головой. Женщина настолько обезумела от ужаса, что не могла произнести ни слова. Она попыталась отползти от него, однако охранник (на этот раз уже другой) прижал несчастную к земле, наступив ногой ей на спину. К нему подбежали еще два охранника и тоже поставили на нее свои ноги. Все собрались вокруг жертвы, чтобы посмотреть на кровавое зрелище.

«Что я делаю?» — внезапно подумал Чжи-Ган, повторяя мучивший его вопрос снова и снова, но не находил ответа, ибо в его мыслях, как и в блеклых водянистых чернилах, не было самого главного — основы. Все казалось туманным и зыбким. Ему нужно убить эту женщину, ведь он уже убедился в том, как сильна и чиста ее энергия кви. Она принесет ему смерть. Она изменит весь его мир до основания. Он просто не сможет пережить еще одной кардинальной перемены.

Тем временем Цзин-Ли наконец отдышался и на этот раз в самом деле бухнулся лицом в грязь.

— Господин Тау! Господин Тау, вы поступаете неразумно! — пробормотал он.

«Вся моя мудрость покинула меня, — подумал палач, — и я не могу понять почему». Он почувствовал, что меч выскальзывает из рук, но при этом не сомневался, что независимо от его желания этот меч вот-вот свершит свое дело. Чжи-Ган напрягся всем телом, намереваясь убить жертву одним мощным ударом. Одновременно он ощутил, как к горлу подкатывается тошнота, но сумел с ней справиться. В какой-то момент он встретился глазами со своей пленницей. Он стоял очень близко от нее и хорошо разглядел ее глаза — круглые, светло-карие, красные от слез. Ручейки слез, стекавших по ее грязному лицу, оставили на щеках светлые влажные полоски. Теперь он увидел, что у нее была бледно-молочная кожа, увидел ее шершавые, распухшие и потрескавшиеся от солнца губы. Она искусала их так сильно, что кровь струилась по ее белым зубам. Она выглядела просто ужасно, и все же, несмотря на это, Чжи-Ган понимал, что эта женщина красива. В ней было нечто такое, что воспламеняло его тело, заставляя кровь бурлить в жилах, и оттого палач злился еще больше.

— Я проклинаю тебя, — прошипела она по-китайски. — Я проклинаю тебя, и теперь ты всегда будешь чувствовать на своих губах вкус слез всех женщин земли, будешь чувствовать боль их сломанных ног и вкус крови всех тех, кого лишил девственности. Я проклинаю тебя. Из всех мужчин Китая именно ты отныне и всегда будешь чувствовать ту боль и страдания, которые причинил мне, — сказала она, сплюнув кровавую слюну прямо на его ноги. Потом она гордо выпрямила шею, ожидая удара занесенного над ней меча.