Пленница - Виктория Холт Страница 5

— Нет. Меня тогда ещё на свете не было. Но я об этом слыхал, и история братьев меня заинтересовала. Некто Мэйхью вместе со своим братом сочинил об этом пьесу. Любопытно, что братья написали о братьях! Пьеса довольно долго шла в театре на Тоттенель-стрит.

— И подумать только, что всё это происходило здесь, неподалёку! — воскликнула Эмили.

— Да уж! Никто никогда не знает, что с ним может случиться в следующую минуту, — очень серьёзно отозвалась Фелисити.

* * *

Так текло время. Недели слагались в месяцы, месяцы — в годы. Счастливые, безмятежные, когда покой наш почти ничем не нарушался. Скоро мне должно было исполниться двенадцать лет. Фелисити было в ту пору, вероятно, года двадцать четыре. У мистера Долланда начали седеть виски, что, по нашему мнению, придавало его внешности особый аристократизм и добавляло эффектности его «номерам». Няня стала чаще жаловаться на свой ревматизм, Дот покинула нас, так как вышла замуж. Мы скучали по ней, но её место заняла Мег, а место Мег — Эмили, нанимать же новую младшую служанку сочли излишним. Спустя некоторое время Дот родила чудесного пухленького младенца, которого она принесла продемонстрировать нам.

У меня осталось немало приятных воспоминаний о тех днях, но мне следовало уже тогда понять, что вечно так продолжаться не может.

Моё детство кончилось, а Фелисити превратилась в красивую молодую женщину.

Суровые перемены в жизни подкрадываются незаметно.

С тех пор, как Фелисити поступила к нам, её иной раз приглашали на званые обеды, которые устраивали мои родители. Фелисити объяснила мне, что это делалось исключительно потому, что для кого-то из гостей не хватало дамы, а поскольку она племянница профессора Уиллза, она годилась на роль гостьи, хотя и была всего лишь гувернанткой. Она не любила эти вечера. Помню, у неё было одно-единственное парадное платье, сшитое из чёрных кружев. Она была очень хороша в нём, но оно постоянно висело в её шкафу как грустное напоминание о званых обедах, служивших единственным поводом принарядиться. Она всегда радовалась, когда мои родители куда-нибудь уезжали, потому что это означало, что ей не грозит приглашение на званый обед. Она никогда не знала, когда ей придётся присутствовать на таком обеде, ибо, как правило, решение принималось в последнюю минуту. Она сама говорила мне, что с величайшей неохотой исполняет роль «затычки».

По мере того как я подрастала, мои встречи с родителями становились более частыми. Иногда я пила с ними чай. Мне казалось, они стеснялись меня ещё больше, чем я их. Они всегда были ласковы, задавали массу вопросов о том, чему я в данный момент обучалась, а так как у меня была способность к обобщению фактов и склонность к литературе, мне удавалось создавать благоприятное впечатление о моих успехах. Поэтому, хотя мои достижения в науках не приводили их в восторг, они не испытывали и особого недовольства.

Несколько позже появились первые признаки грядущих перемен, хотя я и не сразу их распознала.

Предстоял очередной званый обед, и на него пригласили Фелисити.

— Моё платье начинает ветшать и блекнуть, — сказала она мне. — С чёрными тканями это случается.

— Вы в нём очень красивы, Фелисити, — заверила я её.

— Я чувствую себя настолько не на месте… такой чужой, посторонней! Все понимают, что я — гувернантка, которую пригласили, чтобы уравнять число кавалеров и дам.

— Ну и что? Вы выглядите лучше их всех, и к тому же, вы как человек интереснее их!

Мои слова рассмешили её.

— Эти знаменитые старые профессора считают меня легкомысленной, пустоголовой идиоткой.

— Сами они пустоголовые идиоты! — рассердилась я.

Я была с ней, когда она одевалась к обеду. Её чудесные волосы были уложены высоким узлом на затылке, а из-за того, что она нервничала, на щеках у неё появился очень ее красивший лёгкий румянец.

— Вид у вас просто замечательный! Все будут вам завидовать.

Она снова рассмеялась, и я порадовалась, что немного подняла ей настроение.

В голову мне пришла ужасная мысль: скоро мне придётся присутствовать на этих скучных обедах.

В тот вечер Фелисити зашла ко мне в комнату в одиннадцать часов. Такой красивой я её никогда не видела. Я села. Смеясь, она сказала:

— Ах, Розетта, мне необходимо было рассказать тебе обо всём.

— Ш-ш-ш, — одёрнула я свою гувернантку. — Няня Поллок услышит и скажет, что вы не должны нарушать мой сон.

Хихикая, Фелисити присела на край постели.

— Было так весело!

— Что? — вскричала я. — Весело обедать со старыми профессорами?

— Они не все старые. Там был один…

— Ну, продолжайте!

— Он оказался очень интересным человеком. После обеда…

— Знаю, — прервала я. — Дамы оставляют джентльменов обсуждать за портвейном дела, слишком серьёзные или слишком нескромные для женских ушей. — Мы снова начали смеяться. — Ну-ка, расскажите мне поподробнее об этом не очень старом профессоре. Не представляла, что такие вообще бывают. Мне казалось, они так и появляются на свет старыми.

— Есть такие, которые легко несут груз своей учёности…

И тут я заметила, что она вся так и светится.

— Никогда не думала, что увижу вас в восторге от званого обеда, — заметила я. — Вы подаёте мне надежду — ведь наступит день, когда и мне придётся на них присутствовать.

— Всё зависит от того, кто в них участвует, — сказала Фелисити, улыбаясь своим мыслям.

— Вы не рассказали мне о молодом человеке.

— Ему, я думаю, лет тридцать.

— О! Не такой уж молоденький!

— Для профессора — молодой.

— Какая у него специальность?

— Египет.

— Судя по всему, популярный предмет.

— Твои родители вращаются в этом кругу.

— Вы сказали ему, что меня назвали в честь камня «Розетта»?

— Честно говоря, да.

— Надеюсь, это произвело на него должное впечатление?

Мы продолжали болтать всё в том же легкомысленном тоне, и мне даже в голову не пришло, что такой мелкий факт, как удовольствие, полученное Фелисити от званого обеда, мог знаменовать собой начало радикальных перемен.

Уже на следующий день я познакомилась с Джеймсом Графтоном. Мы с Фелисити совершали свою обычную утреннюю прогулку, и с тех пор, как мы услыхали историю о сорока шагах и нашли то самое поле, мы часто направлялись в ту сторону. Там действительно был клочок земли, на котором почти не росла трава, и он выглядел достаточно заброшенным, чтобы служить немым свидетельством истинности давнего происшествия.

Неподалёку была скамья; Я любила сидеть на ней. Мистер Долланд так живо описал, что тут случилось, что я отчётливо представляла себе двух братьев, схватившихся в роковом поединке.