Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 5

С течением времени, в череде четвергов и воскресений [7], Изора познакомилась с братом и сестрами Тома – старшими девочками Аделью и Зильдой, младшим братом Жеромом, который, по ее мнению, слишком часто порывался ее пощекотать, и самой маленькой – Анной, чудесным созданием, миниатюрным и смешливым. Вместе они ходили в лес и играли на берегу пруда, у дамбы. Некоторые семьи углекопов построили себе на берегу легкие домики и возле каждого обустроили маленькие мостки для рыбалки. «Однажды вечером, в июле, – никогда в жизни этого не забуду! – я тайком сбежала с фермы и пришла на пруд, – вспоминала Изора, заливаясь слезами. – Думала, что там будет вся компания, но увидела только Тома. Он проверял рыбные садки. Меня он не заметил. Чужих на берегу не было, и, раз уж он начал учить меня плавать, мне захотелось доплыть до него самостоятельно. Сняла сабо и платье, и в нижней рубашке и панталонах вошла в воду…»

Воспоминания о том летнем вечере, когда, если бы не Тома, она могла бы утонуть, заставили девушку замереть на месте. Пальцы ее судорожно стиснули ремешок сумочки. «У меня не получалось держаться на воде. Окунувшись с головой, я едва вынырнула и стала звать на помощь. Он бросился в воду и поплыл ко мне как был – в одежде. Кажется, неподалеку сидела влюбленная парочка, люди могли видеть, как он меня спас. Скоро я оказалась на берегу, в его объятиях. Тома, бледный как смерть, без конца твердил: „Моя Изолина [8], моя Изолина!“. Мне было двенадцать. Я уже тогда его любила, но после того случая стала просто обожать – моего героя, который всегда защищал, слушал, утешал. Удивительно, что мы оба никому не стали рассказывать о происшествии на пруду, это был наш секрет…»

Минут через десять Изора вышла из своей мансарды и спустилась по лестнице.

«Поеду одиннадцатичасовым поездом!» – решила она. Расписание девушка знала наизусть.

Частная школа-пансион располагалась неподалеку. В субботу утром Гертруда Понтонье по своему обыкновению инспектировала школьную столовую. Некоторые пансионеры уезжали домой только на каникулы, и, поскольку в учебном заведении учились дети исключительно из состоятельных семей, даже в выходные меню было превосходным.

– Мадемуазель Мийе, что вы здесь делаете? – изумилась директриса.

Она сопроводила вопрос надменным взглядом: смятение на хорошем личике Изоры не предвещало ничего хорошего.

– Я пришла вас предупредить. В понедельник утром меня не будет на работе. И, по правде говоря, я не знаю, когда смогу вернуться.

– Что вы такое говорите? – резко переспросила мадам Понтонье, но тут же смягчилась. – У вас кто-то умер? Кто-то из близких?

– Нет, но я должна уехать!

– Вы должны уехать? Мадемуазель Мийе, если вы уедете без серьезной причины, для меня это будет означать, что вы отказываетесь от места, и найти вам замену не составит труда. Я взяла вас по рекомендации мадам де Ренье, суждениям которой полностью доверяю, но в вашем случае… Я разочарована.

– Поступайте, как считаете нужным. Ничего не могу поделать. Я уезжаю.

– Простите, я правильно расслышала?

Изора кивнула, повернулась и пошла прочь, даже не потребовав жалованья за отработанные дни. Все вокруг казалось каким-то нереальным и расплывчатым – как туман, непроницаемым колпаком накрывший город. Все ее мысли сосредоточились на Тома Маро, который был для нее солнцем, был ее вселенной. «Он уцелел на войне. Его обязательно спасут. По-другому просто быть не может. Его достанут из шахты, он поправится, а я – я все время буду рядом, у изголовья его кровати. И тогда он поймет. Нужно, чтобы он понял, как сильно я его люблю!»

– Мадемуазель Мийе, если вы сейчас переступите порог школы, сколько бы потом ни умоляли взять вас снова, обратного пути не будет! – крикнула ей вслед директриса. – Я и так не слишком довольна вашей работой!

Через минуту к ней присоединился супруг, мсье Понтонье, которого разговор на повышенных тонах заставил выйти из кабинета. Изора к тому времени уже ушла.

– Что происходит? – спросил он.

– Несносная маленькая кривляка Мийе! Она не явится на работу в понедельник.

– Черт возьми, и почему же?

– Я не добилась от нее вразумительного объяснения. Чтобы духу ее тут больше не было! Сейчас же напишу Клотильде де Ренье и выскажу все, что думаю о ее протеже!

– М-м-м… – протянул мсье Понтонье.

– Что означает это «м-м-м»?

– Ничего. Только стоит ли из-за такой безделицы ссориться с подругой? На твоем месте я бы не стал сразу же затевать скандал. У мадемуазель Изоры наверняка какие-то неприятности.

– Неприятности? Что ж, догони ее и утешь!

Ги Понтонье передернул плечами. В глубине души он сожалел, что больше не увидит эту юную красивую девушку, чьи редкие улыбки и чувственные губки находил весьма соблазнительными. Он с досадой посмотрел на двустворчатую дверь в конце просторного вестибюля, облицованного желтой и красной плиткой. Прошло несколько минут, как Изора вышла за порог школы…

С чемоданчиком в руке, девушка поднялась по улице Мулен-Руж и поспешила к железнодорожному вокзалу, влекомая единственной целью – поскорее попасть в Феморо.

Купив билет, Изора вошла в зал ожидания. Она все еще пребывала в состоянии почти болезненного нетерпения. Минуты тянулись слишком долго, и она чуть ли не со злостью следила за стрелками огромных настенных часов. Потом вышла на перрон и стала мерить его шагами. В ее фарфорово-синих глазах стояли с трудом сдерживаемые слезы.

Мужчина, который вот уже два дня следил за ней, так и не решился подойти. Он укрылся в небольшом помещении, предназначенном для персонала железной дороги. Несмотря на расстояние, их разделявшее, и на свой физический дефект – незнакомец был одноглазым, – он, затаив дыхание, наблюдал за передвижениями девушки.

Когда же Изора, наконец, зашла в вагон, он невольно протянул затянутую перчаткой руку, словно желая ее удержать. Состав медленно двинулся, и над локомотивом взметнулся похожий на плюмаж столб пара.

«Поеду следующим поездом», – подумал таинственный незнакомец.

* * *

Час, который заняла поездка, Изора провела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья, в состоянии полной отрешенности от происходящего. Соседи по купе решили, что ей нездоровится или что она стала жертвой какой-то ужасной трагедии. Никто не пытался вовлечь ее в беседу, а те, кто разговаривал, старались делать это тихо, чтобы не беспокоить странную соседку.

Спрятавшись от окружающего мира в скорлупу своего страха, Изора искала утешения в прошлом. Она воскрешала в памяти лукавый взгляд Тома, его звучный волнующий голос, заразительный смех.