Аромат колдовской свечи - Наталья Калинина Страница 5

– Володя твой придет с дежурства уставший, а тут я – нежданная гостья… – привела слабый довод Ника, уже зная, что ей на это ответят.

– Когда это Вовка считал тебя «нежданной гостьей»? Наоборот, когда ты не приходишь, спрашивает, что случилось и где ты!

Ника лишь улыбнулась. Между ней и мужем подруги сложились особые, «шефско-отеческие», как их называла Ольга, отношения.

– И все по-прежнему мечтает меня откормить? – спросила Ника. Это была давняя шутка, превратившаяся в традицию. Владимир частенько беззлобно подшучивал над ее мальчишеской худобой и, поглаживая себя по наметившемуся с возрастом (он был старше девушек на одиннадцать лет) животу, приглашал подругу жены приходить в гости чаще – откармливаться на пирогах. В ответ Ника парировала, что пироги она, конечно, с удовольствием съест, но вот беда – не в коня корм. И что лучше она накопит денег и однажды обратится в Володину клинику, где тот работал пластическим хирургом, «нарастить телеса» искусственным путем.

– Ты скажи своему мужу, что, пока он не оставит эту бесполезную идею – закормить меня до ожирения, которое мне не грозит, – я буду приходить к вам не часто. Кстати, в следующем номере выйдет моя статья о пластической хирургии, в которую я включила интервью с Володей. Передашь ему?

– Передам, – улыбнулась Оля, но, услышав из комнаты хныканье трехлетней дочери, нахмурилась. – Дарья проснулась. Ник, последи за пирогами. Если я минут через пятнадцать не вернусь, выключи духовку, ладно?

Ника кивнула, а когда подруга вышла с кухни, прислонилась затылком к стене и прикрыла глаза. Ей не хотелось думать о Стасе, но мысли, дождавшиеся ее одиночества, накинулись сейчас, будто волки на раненую и измотанную жертву. И девушка, безропотно отдавшись им на растерзание, словно перенеслась из знакомой, пахнущей выпечкой кухни в другое помещение – чужое, стылое, страшное произошедшим в нем несчастьем. Почему Стас умер? Он не должен был умирать. Он не должен был лежать там, в этом брошенном доме на промерзлом полу, нелепо раскинув руки и запрокинув искаженное ужасом лицо к подгнившему потолку. Отчего он умер? Этого не смогли сказать ни местный фельдшер, приглашенный засвидетельствовать факт смерти, ни единственный на три деревни милиционер. На теле Стаса не было никаких повреждений. Он будто умер… от страха. Что он мог увидеть такое, что напугало его до смерти – в буквальном смысле слова?

Так же умер и Эдичка. На его лице тоже застыла маска ужаса. В медицинском заключении причиной смерти значилась сердечная недостаточность, но Эдуард, несмотря на тщедушное телосложение, излишнюю нервозность и хронический насморк, был здоров. По крайней мере, никогда не жаловался на сердце.

Стас тоже был молодым здоровым мужчиной, куда здоровей и крепче Эдички… И если впечатлительного Эдуарда можно было сильно напугать, то циничного Шатрова – вряд ли. Ника вздрогнула и открыла глаза. Она еще долго будет вспоминать его лицо, обезображенное смертью и ужасом.

Спохватившись, девушка бросила взгляд на часы и выключила духовку. Из комнаты доносились голоса: тонкий картавый Дашкин и Ольгин – уговаривающий, ласковый, наполненный любовью. Дарья ни в какую не хотела засыпать без сказки.

«Никчемное и бесполезное ты существо, Ника: ни семьи, ни ребенка… Был единственный преданный поклонник Эдичка, да и тот умер. А как утешительный приз осталась бестолковая, как и ты сама, безответная любовь, скорее похожая на первую влюбленность девочки-подростка с комплексами, чем на любовь двадцативосьмилетней женщины».

Вздохнув, Ника поднялась и вышла из кухни. Заглянув в детскую комнату, она увидела, что Ольга сидит рядом с Дашиной кроваткой и читает дочери книжку.

– Ник, я еще минут десять-пятнадцать. Если не трудно, вытащи пироги из печи и накрой противень фольгой. Минут через пять можешь начинать пировать, я к тебе присоединюсь, как только уснет Дарья.

– Я тебя дождусь, – пообещала Ника и вышла из комнаты. В коридоре она взяла свою сумочку и зашла в ванную, чтобы привести себя в порядок.

После умывания прохладной водой лицо немного посвежело, но все равно выглядело очень уставшим. Может, и правда принять приглашение Ольги и остаться у нее на ночь? Но так ничего не решив, Ника вернулась на кухню. Вытаскивая пироги из духовки, она ожидаемо обожгла палец.

– Как всегда, неловкая… – Отдернув руку от горячего противня, девушка сунула обожженный палец в рот и в ожидании подруги вновь села за стол.

Ольгу пришлось ждать долго: видимо, Даша все никак не хотела засыпать. Зато в сон стало клонить Нику, убаюканную домашним спокойствием теплой кухни, аппетитным запахом свежих пирогов и наконец-то пришедшим осознанием, что она уже дома, в Москве. Девушка поморгала и даже потрясла головой, силясь прогнать сонное состояние, но очертания предметов кухонной обстановки постепенно стали расплываться и словно заволакиваться дымкой. И вот Ника видит уже не плиту и настенные шкафчики, а заснеженное поле и себя со спины – бегущую куда-то через это поле. С трудом выдергивая ноги из снега, она пытается от чего-то убежать или, наоборот, куда-то успеть. На ней нелепая одежда: не куртка, не шуба, а нечто похожее на старый деревенский тулуп, подпоясанный к тому же веревкой. Один раз Ника спотыкается и падает. И так явно чувствует холод в руках, словно ее ладони и в самом деле погружаются в снег. Но она тут же вскакивает и снова, спотыкаясь, бежит куда-то в начавшую подергиваться сумерками даль. Ника не слышит своего голоса, но знает, что кричит – с надрывом, отчаянно, без надежды быть услышанной. Ее короткие рыжие волосы растрепались от бега и ветра, а веревка, подпоясывающая «тулуп», развязалась и волочится по снегу. И в голове пульсирует лишь одна мысль: «Убежать!» Убежать от этого страшного места, от выпущенной на свободу смерти. На ходу она оглядывается, будто желая проверить, не преследует ли ее кто. Но это уже не она, а растерянный, перепуганный мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, чем-то напоминающий ее саму: такой же рыжий, с худым скуластым лицом и россыпью бледных веснушек на носу. Только глаза у мальчишки не зеленые, как у Ники, а светло-карие, белесыми ресницами и испуганным выражением напоминающие кроличьи.

Наконец мальчик останавливается – резко, будто наткнувшись на невидимую стену. Неуверенно подняв руку, он трогает воздух перед собой и тут же со смиренным обречением опускает руку.

«Ника…» – Словно услышав свое имя, мальчишка резко оборачивается…

– Ника, Ника!

Девушка почувствовала, что ее тормошат за плечо, открыла глаза и увидела перед собой Ольгу. Выражение лица подруги было встревоженным. Ника, хмурясь со сна, поморгала и подняла вопросительно брови.

– Ты уснула… – Ольга сделала паузу и тоже нахмурилась. – И закричала во сне. Я испугалась и…

– Закричала? Надо же… Я разбудила Дашу?

– Нет.

– Хорошо, – ответила девушка и, морщась, словно от головной боли, потерла пальцами виски. Приснившийся мальчик был персонажем из рукописи Эдички, и Ника будто в него перевоплотилась. И хоть в тех отрывках, которые у нее были, Эдуард не дал подробного описания героя, Нике казалось, что приятель списал бы его внешность с нее. Просто в каждом его романе один из персонажей обязательно походил внешностью на Нику.