У любви в плену - Джилл Шелвис Страница 50

Она едва стояла, и он был ее якорем в кружащемся мире. Оба сели на пол, и Сойер продолжал обнимать ее, словно она тоже была его якорем.

Несколько минут спустя он прикоснулся губами к ее влажному виску.

— Все хорошо?

— Если я скажу «нет», мы не сможем повторить это?

Сойер засмеялся.

— Ты тяжело дышишь.

— Конечно, после всего.

— Тогда порядок. — Одним быстрым движением, не выпуская ее, он поднялся с пола.

— Сойер…

— Сохраняй дыхание.

Они пошли в прихожую за ее сумкой, а оттуда в кухню. Включив свет, он посадил ее на стойку, которая оказалась ледяной для ее голого зада, и Хлоя взвизгнула. Одной рукой Сойер придерживал ее, другой нащупал в сумке ингалятор. Она сделала впрыск и задержала дыхание, наблюдая за ним. Он превратился из любовника в копа спокойного, бесстрастного, полностью отстраненного.

— Впечатляюще, — сказала она, когда выдохнула. — Но ты ведь понял, что ничего такого страшного не случилось? Я просто… — Хлоя засмеялась. — Ты силен, шериф. Ты отправил меня в стратосферу. Я еще спускаюсь, вот и все.

— Я думал… — Сойер покачал головой. — Я думал, у тебя приступ астмы, потому что действовал слишком грубо…

— Нет. Прости, что испугала тебя, но я в порядке.

Сойер упал на стул без своей обычной грации, поскольку тоже был голым.

— Я подумал, что ты в беде.

О Господи. Как ей оставить его? Не здесь, не сейчас. Завтра… Спрыгнув с насеста, Хлоя подошла к нему, села на колени и запустила пальцы в его волосы.

Он сжал ей ягодицы.

— Я действительно забыла про астму. — Она с улыбкой поцеловала его. — Такое происходит у меня лишь с тобой.

— Да?

— Да. Наверное, ты специально заставляешь меня забывать подобные вещи.

Он поднялся вместе с ней и взглянул на кухонный стол.

— Сойер, — засмеялась она.

Но тот просто смахнул на пол стопку корреспонденции, пустую одноразовую тарелку, бумажник и ключи.

— Давай посмотрим, что еще я могу заставить тебя забыть.

Когда вы думаете, что управляете своей жизнью, она вдруг рушится.

Хлоя Трегер

На следующий день, когда Сойер заканчивал читать отчет о нарушении общественной тишины мальчишками, завибрировал его телефон. Хлоя, подумал он, и сердце у него сжалось от болезненного воспоминания, как она среди ночи выскользнула из его постели.

Но звонил доктор Скотт с сообщением, что отец в больнице.

— Это не сердечный приступ, — успокоил Джош, встретив Сойера в коридоре.

— Тогда что? — Сойер облегченно вздохнул. Первый раз за последние двадцать пять минут.

— Он сказал, что пытался рано утром подстричь газон и почувствовал боли в сердце. Он ждал, пока его не доставили сюда, потому что он Нолан Томпсон.

— Он говорил, что нанял кого-то, — пробормотал Сойер, как бы себе в оправдание.

Почти все в городе, включая Джоша, знали о его натянутых отношениях с отцом.

Джош пожал плечами:

— Это беспокойство. Я хочу выписать ему некоторые мягкие успокаивающие средства, но он должен избегать стрессов.

— Ты сказал ему?

Джош устало улыбнулся:

— Да. — Он положил руку на плечо Сойера. — Попытайся относиться к нему снисходительно.

Сойер вошел в палату. Отец, лежавший на кровати, выглядел слабым, маленьким, старым, но все равно издал звук, который ясно выражал то, что он подумал, увидев Сойера.

— Очень хорошо, отец. Я тоже рад тебя видеть.

Нолан закрыл глаза.

— Ты смеешься над умирающим отцом?

— Ты не умираешь. Еще и меня переживешь. Все это — последствия стресса, а не твое сердце, — ответил Сойер, стоя в ногах больничной кровати.

— Я только подстригал газон. Где там стресс?

— А почему ты подстригал газон, отец?

— Потому что я… — Нолан умолк.

Сойер пытался игнорировать телевизор, орущий у него за спиной.

— Отец, я знаю, что мальчика нет.

— Он занят.

— Мальчика нет, — повторил Сойер.

— Ты стоишь перед телевизором.

— Я пытаюсь с тобой разговаривать.

— Отойди.

Сойер чувствовал себя беспомощным. Это необычное ощущение стало его лучшим другом с тех пор, как Хлоя выскользнула из его постели и, видимо, из его жизни. Не она ли сказала ему однажды, что жизнь слишком коротка? Она была права.

— Чего ты хочешь от меня, отец?

— Ничего. Просто уходи отсюда.

Если б он знал, как Сойеру хотелось это сделать.

— Послушай, в детстве я разочаровал тебя. Признаю это. Себя тоже разочаровал. — Нолан впервые посмотрел на него. — И я знаю, что ты сделал для меня все, что мог.

Наступило долгое, болезненное молчание, во время которого Сойер выключил телевизор, подтолкнул стул к кровати и сел. Поняв, что сын не собирается уходить, Нолан сказал:

— Наверное, я мог сделать тебя лучше.

— Не представляю как, — ответил Сойер. — Я был полным засранцем. Мы оба знаем это. Может, воспитывая меня, ты в результате сюда и попал. — Он взял отца за руку. Первый раз за много лет. — Но я попытаюсь исправить это. Если ты поможешь.

— Как? — осторожно спросил Нолан.

— Проглотив гордость и позволив твоему сыну иногда помогать тебе.

— Ты занят.

— Не до такой степени.

Отец не ответил и перевел взгляд на черный экран.

Сойер продолжил:

— Но это не может быть односторонним. Ты знаешь, сколько раз звонил мне?

Нолан склонился над пультом, так как не имел при себе очков.

— Чертову пульту требуются новые батарейки. Позовешь медсестру?

— Никогда. Ты не звонил никогда. Я даже не знаю, есть ли у тебя мой номер.

Отец пытался разглядеть кнопки пульта.

Сойер вздохнул. Может, он заслужил это. Он был слишком занят собственной судьбой и ролью супершерифа, не думая о том, что у отца тоже есть гордость. Со временем Сойер начал понимать, насколько все это обманчиво, когда жизнь, которую ты строил с таким упорством, рушится словно карточный домик. Взяв пульт, он вышел из комнаты, чтобы найти батарейки. По дороге у него зазвонил телефон, и Сойер недоверчиво посмотрел на дисплей. Это был отец.

— Твой номер у меня есть, потому что, когда ты купил мне телефон в прошлом году, ты ввел туда свой номер. А я никогда не звонил, потому что нечего было сказать.