Ты, я и Гийом - Диана Машкова Страница 50

Словно замаливая свою вину перед Катей и Славой, я до блеска убрала квартиру, приготовила еды на несколько дней и, дав последние ценные указания няне, поехала на вокзал. Я не хотела, чтобы кто-то меня провожал. И так до самой Москвы перед глазами стояла грустная Катенька, которая прислонилась у порога щекой к дверному косяку и то и дело повторяла, как заведенная: «Мама, не уезжай». Неужели кто-то из сердобольных бабушек научил в качестве последнего аргумента?! Или все-таки сама? Конечно, я обещала ей скоро вернуться, конечно, объяснила, что очень ее люблю и всегда буду рядом. И все же…

– У вас назначено? – Девушка даже не подняла глаз от своего монитора и продолжала монотонно стучать по клавишам.

– Нет, но…

Она с недовольством, но взглянула наконец.

– … я решила лично принести резюме.

– А-а… – Она снова потеряла интерес и уткнулась носом в компьютер.

– Я вижу, вы очень заняты, – внутри меня все моментально вскипело, что-то разучилась я быть сдержанной, – посему, чтобы вас не утруждать, основные моменты я зачитаю сама!

В Москву я приехала утром в воскресенье. Встретил меня по просьбе Артема его друг Сергей – на перроне и познакомились. Он оказался очень приятным и добродушным молодым человеком. Я даже удивилась, что бывают такие милые и открытые люди среди коренных москвичей. Мне-то казалось, у них всегда что-то свое на уме, а окружающим они этого не скажут, примерно как Артем и его родители. Сережа все время радостно и ободряюще улыбался мне, как старой знакомой, а я чувствовала себя неловко. Свалилась тут людям как снег на голову, возись теперь со мной. Я покраснела до кончиков ушей, когда Сергей взял у меня тяжелую сумку, пыталась не отдать ее, бормотала: «Не надо, пожалуйста. Она легкая. Я сама». Но Сергей только улыбался и нисколько меня не слушал. Так мы и пошли к метро – я, красная от стыда, он с моей необъятной сумкой в руках.

Квартира у Сергея с женой Надей была двухкомнатной. Точно такой же, как у Артема, та, которую он летом продал, только в новом доме. Здесь еще даже не успели как следует обжиться: не было занавесок на окнах, тут и там лежали остатки обоев и каких-то досок. Мебели – минимум. Но атмосфера в доме все равно была приветливой и уютной: главное зависит ведь от людей. От тех чувств, которые они друг к другу питают. Я украдкой вздохнула. Был бы у нас с Артемом какой-нибудь дом, я бы так постаралась, чтобы ему было в нем приятно, радостно, тепло! Ему бы даже ничего не пришлось делать – я сама. Вот бы тогда он сравнил наше жилье с тем, где жили его родители, разумеется, в нашу пользу. И точно полюбил бы меня!

Так, все, хватит! Прочь из головы подобные мысли. Опять я теряю над собой контроль и начинаю жить мечтой. А это опасно – ведет к болезненному разочарованию.

Надя провела меня в гостиную – здесь мне и предстояло жить ближайшее время. «Стенка», диван – вот и все убранство. А зачем, в самом деле, больше? Рай земной зависит не от количества мебели, наличия ковров и цвета обоев – главное, с кем. Чтобы не потонуть в очередной раз в мыслях об Артеме, я тряхнула головой, печально улыбнулась гостеприимной хозяйке и пошла мыть руки.

Завтракали мы на кухне. Я сидела за столом, вытянувшись в струнку, и нервно помешивала чай в огромной чашке. Есть не хотелось – да и все равно я бы не осмелилась ничего взять с хозяйского стола. Вроде тоже внесла свой вклад, привезла из Казани гостинцы, но все равно чувствовала себя нахлебницей, как ни крути. Мне из вежливости задавали какие-то вопросы. Я сдержанно отвечала. Больше всего хотелось провалиться сквозь землю и стать невидимкой. Докатилась, думала я про себя, устроилась приживалкой.

После завтрака я ушла бродить по Москве. Было тошно, промозгло и сыро. Но я дала себе слово выкручиваться как знаю, а к Сергею с Надей вернуться только к вечеру. Нечего в выходной день мозолить людям глаза. Улицы были полупустыми, воскресная лень охватила огромный город. Чтобы согреться, я заходила во все книжные магазины, которые попадались на пути, и подолгу копалась на полках. Только здесь я чувствовала себя спокойно, при деле и как будто под защитой. Мне вспомнилось, как Хартвиг писала, что в молодости Аполлинер – да и многие из его друзей-поэтов, – не имея денег, чтобы купить книгу, часто бродили по парижским книжным развалам и читали не отходя от прилавка. Я улыбнулась своим мыслям и, взяв в руки увесистый том стихов Верлена, присела за полками в дальнем уголке. Кажется, именно за книгами Поля Верлена продвинутые современники Костровицкого охотились как сумасшедшие?

На следующий день – в понедельник – с утра пораньше на домашний телефон Сергея мне позвонила мама. Сказала, что Катенька сильно переживает из-за моего отъезда, все время хнычет, плачет и просится к маме. Я и без этого-то звонка к утру уже едва держалась – мысли о том, что я бросила ребенка, как последняя сволочь, что предала самое беззащитное и любимое существо, выжигали каленым железом сердце изнутри. Ночью приснился ужасный сон: как Катенька забирается на подоконник в своей комнате, открывает окно – это пятый этаж! – а никого рядом нет. Я вижу все это, вижу, но словно на экране телевизора: проникнуть внутрь и схватить ее не могу! Еще чуть-чуть – и она сорвется вниз… Я проснулась в холодном поту и расплакалась: поняла, что Катенька моя вдруг стала никому не нужной и я, находясь далеко, ничем не могу помочь. Я утерла слезы и посмотрела на часы – было всего лишь половина первого ночи. За стенкой еще раздавались шорохи и голоса: хозяева не спали. Я невольно прислушалась и стала различать слова.

– Так они поженятся с Артемом или нет? – спросила Надя.

– Не уверен, – ответил Сергей. – Он мне сказал – она просто работу приехала искать.

– Ничего тогда не понимаю! Я думала, ради него. Мне показалось – любовь.

– Может быть.

– У нее ведь дочка в Казани осталась?

– Да.

– И что, она ради работы какой-то оставила ребенка? Я понимаю, если б они с Артемом поженились и забрали девочку к себе.

– Надь, слушай. Давай спать. Не собирается Артем ни на ком жениться, и Яна прекрасно об этом знает. Ей работа хорошая нужна. Ясно?

– Нет! – Голос у Нади стал злым. – Мы вот с тобой три года бьемся – пытаемся ребенка родить, а ни черта не выходит. Затаскали уже по больницам. А этой дуре так запросто повезло. И она не ценит! Не мать – ехидна!

Из-за стены послышался скрип кровати и сдавленные всхлипы.

– Наденька, солнышко, ну не плачь. Спи давай. У всех ведь все по-разному бывает.

До утра я уже не могла уснуть – лежала на своем диване с открытыми глазами, из которых то и дело стекали на подушку слезы. Конечно, Надя права: главное в жизни женщины – это дети. Вот и нечего было все это затевать, нельзя было противиться природе. Сердце сжимала глухая и непрерывная боль. Боль от жалости к себе, к Катеньке, к Надюше – ко всему женскому роду, уязвимому и зависимому в этом мире.