Лорд-грешник - Мэдлин Хантер Страница 51

– По-моему, немного – это мягко сказано, и вечеринка тут ни при чем. – Джилли направилась к выходу. – Если хочешь спать, я не пущу сюда остальных. Кстати, не забудь принять ванну. Ты пахнешь им, Брайд.

Безапелляционное утверждение Джилли не требовало ответа. Прежде чем выйти из гардеробной, она бросила на племянницу долгий взгляд.

– Надеюсь, его светлость того стоил и был так же хорош, как выглядит?

– Думаю, да, – пробормотала Брайд.

– Ладно. Ты ничего больше от меня не услышишь. Я не бранила тебя прежде, не стану и на этот раз – ты ведь не дура и лучше меня знаешь, чего мужчины добиваются своей ложью и чем все кончается.

– Просто набросайте что-нибудь, – попросил Линдейл.

Глядя на плоский камень, Брайд размышляла, что бы ей нарисовать, но едва она закрыла глаза, и перед ней сразу возникла знакомая картина: вид ее шотландского дома с южного холма и долина под летним небом.

Жирным карандашом она быстро запечатлела этот вид на поверхности камня. Это было все равно, что рисовать углем на бумаге, мгновенно и легко, в отличие от трудоемкого вырезания тонких линий и мелких точек на медной пластине.

Когда она закончила, мистер Вуэ, хозяин литографской мастерской, тут же позвал своих рабочих.

– Идемте, посмотрим на волшебство, – сказал Линдейл и повел Брайд к ванне, куда понесли ее камень. – Сейчас его обработают. Места, где нет вашего рисунка, восприимчивы к воде. Затем на камень накатают краску, которая прилипнет только к вашим линиям. Таким образом, ваш рисунок будет готов для бумаги и пресса.

Брайд кое-что знала о литографии, которая приобретала все большую известность: мистер Вуэ уже показывал ей свои пластины, где одну бумагу печатали несколько раз, отдельно для каждого цвета. В результате получалось очень яркое и очень изысканное изображение, похожее на живопись.

– Подобная техника не для репродукций, а для оригинальных произведений искусства и для иллюстраций, – заметила она.

– Граверов все равно заменить невозможно, если вы это имеете в виду, – уверенно ответил Линдейл. – Они же не ткачи. Хотя, как я предполагаю, со временем может быть изобретена и машина для воспроизведения изображений. Правда, это случится не скоро.

Они стояли рядом, наблюдая за обработкой камня, а спустя час Брайд уже держала в руках литографический отпечаток равнины.

Она смотрела на рисунок и чувствовала, как сердце щемит от тоски. И одновременно его переполняло теплое чувство к этому человеку, который восхищался ее рисунком. Он специально устроил экскурсию сюда, чтобы сделать ей сюрприз, дать возможность поработать в новой технике. Очень мило с его стороны; такое внимание не могло не трогать ее.

Линдейл теперь заполнял все дни Брайд; они вместе гуляли по городу, посещали художников, магазины гравюр и эстампов. При этом он постоянно задавал хозяевам вопросы по поводу «I Modi», расспрашивал их о граверах и последних находках, собирая необходимые ему сведения.

Брайд выслушивала ответы с интересом, поскольку страх относительно пластин для фальшивых денег куда-то отступил: его вытеснило беззаботное возбуждение, которое полностью завладело ее душой и телом. Теперь ей казалось, что грядущие неприятности ждут ее в другой жизни, в иные дни.

Брайд свернула литографию.

– Не знаю, как отблагодарить вас за этот удивительный день, ваша светлость.

– Полагаю, мы найдем способ.

Посмотрев на него, Брайд опять почувствовала себя кроликом в поле зрения ястреба и все же не смогла подавить шаловливую улыбку.

– Кажется, я знаю, что вы имеете в виду…

– Сомневаюсь.

– Неужели? Еще какое-то новшество?

Он вывел ее из мастерской и, наклонившись, тихо прошептал:

– Нет, Брайд, ты совсем не знаешь меня.

Он не только произнес это по-гэльски, но даже использовал провинциальный акцент. Еще один сюрприз.

Брайд засмеялась, а Эван постучал по свернутому рисунку:

– Когда-нибудь летним днем мы будем сидеть на этом холме и смотреть на эту долину, Брайд, и тогда вы сможете отблагодарить меня одним поцелуем.

Брайд уже настолько привыкла к вниманию и присутствию графа, что была удивлена, когда на следующий день Линдейл ушел из дома, не взяв ее с собой.

Она пыталась сосредоточиться на действительной цели своего приезда в Лондон, но все время ждала его возращения, и это ее отвлекало, а ночью он вошел к ней в гардеробную и с таким нетерпением потянул ее через проход, как будто они не виделись целый месяц.

На этот раз новшеств не было, как не было ни игр, ни смеха: только обжигающие поцелуи и властные ласки. Когда он занимался с ней любовью, Брайд не могла отвести глаз от их отражения в зеркале. Свет падал на его плечи, спину и твердые ягодицы. Она видела, как напрягаются и расслабляются его мышцы, замечала то, что он собирается делать еще до того, как это почувствует ее тело, и с готовностью встречала каждый толчок.

Внезапно Линдейл остановился. Стиснув зубы, Брайд ждала, когда его бедра станут опускаться, что предвещало завершение начатого, но вместо этого он приподнялся и оперся на руки. Теперь она могла видеть только его лицо и грудь.

– Кажется, зеркало вас заворожило…

– Как живая картина. – Она улыбнулась и слегка двинула бедрами, приглашая его продолжить.

– Но я вовсе не картина, Брайд, – наклонив голову, он нежно поцеловал ее, – и все знаю об отражении. Это всегда отвлекает, отдаляет любовника и делает удовольствие безопасным.

– Неправда. Ну может, совсем чуть-чуть. Вы ведь тоже наблюдаете за мной…

– Почти никогда. Большую часть времени зеркало для меня не существует. И вряд ли я захочу, чтобы вы превратились в живую картину.

Наконец Линдейл сделал долгожданный толчок. Брайд хотела крепче прижать его к себе, но он воспротивился и продолжал медленно двигаться, взглядом требуя, чтобы она не отводила от него глаз.

Лишь под конец он вернулся в ее объятия, но даже на пике удовольствия не позволил ей ни повернуть голову, ни отвести взгляд.

Когда на следующее утро Брайд выскользнула из его спальни, Эван обнаружил, что пребывает в очень странном расположении духа.

Накануне он целый день провел с агентом по недвижимости и расстался с ним в большом раздражении. Пока он осматривал дома, сдававшиеся в наем, вспыхнувшее негодование постепенно разгоралось и под конец дошло до кипения.

Он ненавидел приличия, которые предписывали Брайд жить отдельно, заставляя их обоих притворяться, будто они не являются любовниками. Он также готов был возненавидеть Брайд за ее отказ, ведь любая разумная женщина немедленно ухватилась бы за его предложение.

А еще он ненавидел себя за то, что так реагировал на ее отъезд. Больше же всего он ненавидел ее зачарованность этим проклятым зеркалом. Эван отлично понимал, что Брайд занимается любовью не с ним, а с его отражением, но почему-то только прошлой ночью это вдруг стало иметь для него значение.