Рассвет страсти - Сильвия Холлидей Страница 51

Тут Ридли так рванул уздечку, что конь протестующе заржал. Он играет в игрушки?! Да что же это за дьявольщина? Ему что, больше нечего делать, как покупать безделушки для норовистой служанки? Она ему никто, она служанка по договору! Просто в такую ночь, как эта, ей было совсем нетрудно околдовать Грея. Еще бы, с такими милыми глазками, певучим голоском и возможностью подмешивать что угодно в укрепляющее.

Черт побери, с того самого дня, как ее занесло в Бэньярд-Холл, Грей лишился покоя. Ей удалось разбудить давно забытые чувства – чувства, которые он похоронил вместе с Руфью. Гнев, ревность. Они снова набросились на Грея. И барабанят в запертое на замок сердце. Он попытался не обращать на Аллегру внимания, оставил ее в покое. И все равно куда ни ткнись – перед глазами маячит ее лицо. А чувства терзают его душу, словно сорвались с цепи. Желание. Страсть.

Дальше – хуже. Ибо вместе с ними вернулась и боль. О да, ужасная, нестерпимая боль, от которой нет спасения. Вот потому нынче утром он так оплакивал смерть той старухи. Совершенно незнакомой ему нищенки. А Грей стоял в саду, укрывшись за розами, и рыдал как дитя.

Виконт тяжело вздохнул. Нужно вернуть утраченный покой. Снова очерстветь, чтобы дни стали более переносимыми, а ночи – короткими. Но теперь, по милости наглой девчонки, он даже в работе не может забыться. Джин также не в силах заглушить бушевавшие в груди чувства. Возможно, это признаки оздоровления? Возможно, эта боль сродни той щекочущей боли, которая говорит о заживлении ран? О том, что он еще жив?

Еще раз взглянув на зажатую в пальцах игрушку, Грей с проклятием зашвырнул ее подальше в кусты. И цинично рассмеялся. Возможно, это признаки безумия, порожденного собственным бессилием? Хэмфри поджидал хозяина, выйдя на дорогу.

– Милорд, – забормотал привратник, небрежно коснувшись пальцами полей засаленной шляпы, – что-то вы нынче припозднились. Мистер Бриггс шибко беспокоился.

– Я что, мало плачу тебе, Хэмфри? – злобно ощерился Грей, все еще гневаясь на Аллегру. – Ты и так ни черта не делаешь! И не постесняешься проспать целое утро, чтобы оправдать лишних пару часов в этот вечер! – Не замечая ужимок Хэмфри, он повелительно взмахнул рукой: – Открывай ворота, живо!

Конь осторожно двинулся по аллее. Сюда, под деревья, не проникало лунное сияние. Грей ехал шагом и невольно припоминал, как блестели глазки Хэмфри. Что там болтала девчонка? Он добивался ненависти? Ну и чушь! Но тогда зачем было так набрасываться на Хэмфри? В конце концов, привратник имеет право спать по ночам, как и все нормальные люди. Ридли снова помрачнел. Несмотря на абсурдность, дерзкая мысль – а вдруг девчонка сказала правду – не давала ему покоя.

За деревьями возникла темная громада Бэньярд-Холла. Он почти весь был погружен во тьму – только в хозяйских покоях мелькал огонек свечи. Кроме того, кто-то еще хлопотал на кухне, да Бриггс по обыкновению засиделся допоздна над бумагами.

И еще кто-то находился на чердаке. Свеча то появлялась, то исчезала и снова мигала возле окна. Странно. Никто из челяди там не живет. На чердаке одни кладовые. Грей знал это точно. Какого черта там кто-то шляется в столь поздний час?

Пожалуй, прежде чем удалиться к себе, стоит подняться по черной лестнице и заглянуть на чердак. Вот будет сюрприз, если туда забрался злоумышленник. Слуги и так изрядно воруют, но при этом хотя бы скрываются. А открытого воровства он терпеть не намерен!

Кивнув конюху, который принял коня, Грей взбежал на крыльцо. Эндрю, смотревший за сторожевыми псами, собрался спустить их с привязи, как только хозяин войдет в дом. Грей пожелал ему доброй ночи, чему несказанно удивился и сам.

Осторожно, на цыпочках, Аллегра прокралась в кладовую, прикрывая ладонью пламя свечи. Она понимала, что поступает глупо. Ей давно полагалось быть в постели. Но сон бежал ее этой ночью.

Весь день, трудясь не покладая рук в буфетной, девушка вспоминала грустные откровения Рама. И всякий раз на глазах появлялись слезы жалости, стоило вспомнить о той пытке, которая терзала душу Грея Ридли.

Но по мере того как день клонился к вечеру, еще одна мысль овладела ее сознанием: Леди Печали и то, как ее нашли. Рам сказал, что картина находилась среди остальных полотен на чердаке. А она всегда считала, что Уикхэм давно распродал или уничтожил картины, пока менял в Бэньярд-Холле обстановку. То, что все они вместе с прочими вещами хранятся здесь же, в доме, лишало Аллегру покоя. Она непременно должна увидеть их, дабы утолить жгучее любопытство.

Тем более что некому застать ее врасплох. Почти все слуги уже спят, кроме тех, кому положено дожидаться возвращения хозяина. Рам сказал, что лорд Ридли уехал в Лад-лоу еще до рассвета. Аллегра обрадовалась. И помолилась о том, чтобы труд в богадельне принес облегчение его душе после унижения перед Баттерби и пьяного припадка прошлой ночью. Девушка заметила, что Грей вернулся очень поздно: тем лучше, усталость дарует ему спокойный сон.

Была еще одна серьезная причина радоваться тому, что хозяин провел целый день вне дома. Особняк жужжал как растревоженный улей с самого утра. Черт бы побрал Хэмфри заодно с его охочей до сплетен красоткой! Привратник не спеша попивал свой утренний эль и лопался от восторга, расписывая подробности позорного поведения Ридли в Ладлоу прошедшим днем.

– Да перед таким трусливым ничтожеством, – глумился Хэмфри, – я и шапку-то больше ломать не стану!

Эндрю подлил масла в огонь, сообщив, что его милость убрался из поместья ни свет ни заря, закутавшись в плащ до самых глаз.

– Наверняка упьется нынче опять до зеленых чертей, – ухмыляясь, добавил псарь.

И даже Мэрджери, та самая плаксивая прачка, набралась храбрости с хихиканьем заверить всех и каждого, что пошлет этого трусливого типа к черту, если он будет недоволен ее стиркой.

Аллегра не выдержала и укорила их за такую злобу и несправедливость – будь ее воля, она бы еще и надавала кое-кому оплеух! Ну как у них поворачивается язык? Разве можно так издеваться над чужой слабостью?

Вздохнув при воспоминании об их отвратительных рожах, Аллегра вошла в самую большую кладовую. Как ни удивительно, после стольких лет здесь оказалось гораздо меньше пыли, чем она ожидала. Наверное, миссис Ратледж все же дает себе труд время от времени присылать на чердак горничную из опасений, что хозяин, однажды побывав в этом месте, явится в кладовую вновь.

В комнате царил невероятный хаос. Стопки старых картин громоздились вдоль стен, мебель валялась в куче, а по углам были распиханы какие-то тюки, свернутые рулонами ковры и стулья. Посреди комнаты стоял мягкий диван, наполовину скрытый холстиной, свешивавшейся с японской этажерки. Скамеечка для ног с вышивкой в виде играющих собачек красовалась на кресле с высокой спинкой, обитом алым Дамаском.

Она прошлась по тесно заставленной комнате: касалась то одного, то другого, присматривалась, вспоминала. Вот это, должно быть, было папино кресло. Мамин письменный прибор. Аллегра даже вспомнила, как Люсинда вышивала собачек и вся сияла от гордости за впервые выполненную собственными руками картинку.