Обжигающий лед - Джуд Деверо Страница 52

— Я полагаю, в ближайшую неделю-другую ты двигаться не собираешься.

Хьюстон распирало от смеха, но она спрятала лицо и мотала головой.

— И тебя не волнует, что у меня пальцы на ногах замерзли так, что если я их стукну обо что-нибудь, они, скорей всего, просто отвалятся?

Ее отрицательный ответ только заставил его прижать ее покрепче к себе.

— А тебя нельзя было бы подкупить?

— Можно, — прошептала она.

— Как насчет того, чтобы быстренько одеться, остаться здесь и смотреть, как идет дождь, и ты бы могла задавать мне вопросы? Это тебе нравится больше всего, насколько я могу судить.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на него.

— А ты ответишь на них?

— Может быть, и нет, — нежно сказал он, поднимая ее, но неожиданно остановился и поцеловал долго и страстно. Потом он погладил ее щеку. — Ведьма, — пробормотал он, поворачиваясь, чтобы взять брюки.

Когда Кейн встал, Хьюстон увидела, что вся его спина была усеяна мелкими камешками угля. Она принялась отряхивать его. Ее грудь то и дело слегка касалась его спины.

Кейн повернулся и схватил ее за запястья.

— Не начинай этого снова. В тебе, леди, есть что-то такое, чему я вряд ли могу противостоять. И хватит тут стоять с таким самодовольным видом.

Даже когда он говорил, его глаза блуждали по ее обнаженному телу.

— Хьюстон, — чуть ли не прорычал он, отпуская ее и отворачиваясь, — ты совершенно не такая, как я ожидал. А сейчас — чтоб быстро оделась, пока я… опять не свалял дурака.

Хьюстон не стала спрашивать, что означало, что он «опять сваляет дурака», но ее сердце радостно забилось, и она начала натягивать на себя позаимствованную у Кейна одежду. При виде оторванных пуговиц и порванной материи она заулыбалась.

Она еще не успела одеться, когда он уже усадил ее к себе на колени, удобно облокотившись на стену туннеля.

Снаружи, не переставая, лениво накрапывал дождь. Хьюстон поуютнее устроилась в объятиях Кейна.

— С тобой я чувствую себя счастливой, — сказала Хьюстон, прижимаясь к нему.

— Со мной? Ты даже не получила подарка, который я для тебя приготовил. Он задумался на секунду.

— А, ты имеешь в виду — прямо сейчас. Ну в общем, и ты не заставляешь меня особенно грустить.

— Нет, это именно ты делаешь меня счастливой, а не подарки и даже не занятия любовью, хотя, конечно, это помогает.

— Хорошо. Расскажи мне, как же я делаю тебя счастливой.

В его голосе было предостережение.

Перед тем как заговорить, она минуту раздумывала.

— Вскоре после того, как было объявлено о нашей с Лиандером помолвке, мы должны были ехать на бал в Мансонский Дворец. Я очень долго предвкушала этот вечер, и, вероятно, себе под настроение я заказала красное платье. Не мягкий темный цвет, а яркий, алый. В тот вечер перед отъездом я надела платье и чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.

Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и напомнить себе, что сейчас она находилась здесь, у Кейна на руках, и в полной безопасности.

— Когда я спускалась по лестнице, мистер Гейтс и Лиандер уставились на меня, и я наивно подумала, что они испытывают благоговейный восторг от того, как я выгляжу в этом красном платье. Но, когда я дошла до конца лестницы, мистер Гейтс закричал на меня, что я выгляжу как проститутка и чтобы я шла наверх и переоделась. Лиандер вступился за меня и сказал, что он позаботится обо мне. Я думаю, что никогда не любила его больше, чем в тот момент.

Она снова остановилась.

— Когда мы приехали на бал, Лиандер предложил чтобы я не снимала свой плащ и говорила, что простудилась. Я весь вечер просидела в углу, чувствуя себя такой несчастной.

— Почему ты не послала их обоих ко всем чертям и не танцевала в своем красном платье?

— Думаю, я всегда делала то, что люди от меня ожидали. Поэтому ты и делаешь меня счастливой. Мне кажется, ты думаешь, что раз Хьюстон лазит по оконным решеткам в одном нижнем белье, значит, это то, что делают все леди. Кроме того, ты особенно не возражаешь против моих неприличных с тобой заигрываний.

Она повернулась, чтобы взглянуть на него. После короткого поцелуя он повернул ее голову обратно.

— Я не возражаю против заигрываний, но мы могли бы обойтись без твоих публичных появлений в нижнем белье. Я полагаю, ты уже не помнишь щенков?

— Я не уверена, что знаю, о чем ты говоришь.

— На дне рождения Марка Фентона — мне кажется, ему тогда исполнилось восемь лет — я повел тебя в конюшни и показывал щенков с черными и белыми пятнами.

— Вспомнила! Но это не мог быть ты, это же был взрослый мужчина.

— Думаю, мне тогда было восемнадцать, значит тебе должно было быть…

— Шесть. Расскажи мне об этом.

— Вы с сестрой приехали на праздник вместе, в белых платьях с розовыми поясами и с розовыми бантами в волосах. Твоя сестра сразу убежала на задний двор играть с другими детьми в салки, но ты пошла и села на железную скамью. Ты не пошевельнула ни единым мускулом, просто сидела там, положив руки на колени.

— А ты остановился передо мной с тачкой, в которой, по-видимому, только что была целая куча конского навоза.

Кейн хрюкнул.

— Вполне возможно. Мне стало тебя жаль, ведь ты сидела там совсем одна, поэтому я спросил тебя, не хочешь ли ты посмотреть щенков.

— И я пошла с тобой.

— Ну, для начала ты окинула меня своим тяжелым взглядом сверху донизу Я думаю, я выдержал испытание, поскольку ты пошла со мной.

— И я надела твою рубашку, а потом случилось что-то ужасное. Я помню, что я разревелась.

— Ты не хотела подходить близко к щенкам, а стояла в сторонке и наблюдала за ними. Сказала, что не хочешь испачкать платье, поэтому-то я и дал тебе мою рубашку, чтобы ты надела ее сверху на платье, да и к ней-то ты не хотела прикасаться, пока я не поклялся три раза, что она чистая. А то, что ты помнишь как великую трагедию, было вот чем. Одна собака наскочила на тебя сзади, схватила бант, и он развязался. Я никогда не видел, чтобы ребенок был так расстроен. Ты начала реветь и сказала, что мистер Гейтс возненавидит тебя. А когда я сказал, что могу снова его завязать, ты ответила, что только твоя мамочка умеет завязывать банты правильно. Ты прямо так и сказала: «Правильно».

— А ты все-таки завязал его правильно. Даже мама не заподозрила, что он развязывался.

— Я ведь только тем и занимался, что заплетал лошадям гривы и хвосты.

— Для Пам?

— Ты чертовски много ей интересуешься. Ревнуешь?

— Нет, после того как ты отверг ее.

— Вот почему нельзя рассказывать секреты женщинам.