Тайна пропавших картин - Ольга Солнцева Страница 52

И тут он меня узнал.

– Саша? Вы?!

– Я, Алексей! А я вас сразу узнала…

– Правда? – он слабо улыбнулся. – Трудно поверить в это… Вы тут работаете?.. Хотя… что я спрашиваю… Среди пролетариев не так много читающих, – я почувствовала сарказм в его словах.

– Впрочем… не будем портить эту замечательную минутку. Сашенька! Я так рад встретить вас снова! Это просто чудо, что мы увиделись с вами в моем доме. Точнее, в моем бывшем доме. Вы знаете об этом?

Я едва кивнула, все еще пытаясь усмирить вспыхнувшее во мне волнение.

– Знаете? – удивленно переспросил он, не ожидавши такого ответа.

Да, конечно же, предполагалось, что я не должна знать ничего подобного. Ведь тогда в семнадцатом, когда я увидела Алексея, зашедшего в этот дом с какой-то женщиной, он меня не заметил. Объяснять ему сейчас причину моей осведомленности мне не хотелось. Поэтому я постаралась увести разговор в сторону:

– Я – тоже… очень рада, …Алеша.

Я произнесла его имя и так сладостно стало на душе! Так горячо и празднично!

– Вы похудели, – с любопытством разглядывая меня, сообщил он. – Но все такая же прекрасная. Как все же я рад нашей встрече! Сейчас почти никого не встречаю из прошлого. Часть моих знакомых и друзей были убиты во время Красного Террора. Некоторые умерли от голода, болезней или холода. Немногие ушли в армию. Кто-то иммигрировал… Действительно, где ж найти кого-то из людей нашего круга? – он грустно вздохнул. – Жизнь перевернулась. Свет превратился во тьму. То, во что мы верили, исчезло. Страна стала похожа на преисподнюю… Слышали, как они называли подростков, которые воевали против белых? Красные дьяволята. Они вкладывают в это слово СВОЙ смысл. Но дьявол – он везде дьявол. И гордиться здесь нечем.

– Алеша, как вам удалось выжить? Честно говоря, я думала: вы давно оставили Полянск и уехали куда-то.

– Со мной случилось чудо. Меня уже вели расстреливать по какому-то гнусному обвинению. Потом неожиданно вернули в камеру. Я сидел там и ждал утра. Последнего в моей жизни утра. Вы себе не представляете, ЧТО чувствует человек, которому осталось жить несколько часов! Но потом меня вывели из камеры и посадили в машину. Я ничего не мог понять. Затем оказался в какой-то комнате, где за столом сидел человек в военной форме. Он спросил меня:

«– Вы художник?»

Я, ничего не понимая, кивнул.

«– Вы-то нам и нужны. Сможете рисовать революционные плакаты?»

Я не стал ломаться, а сразу согласился. С тех пор дела мои пошли в гору. Я рисовал не только революционные плакаты, но и красных командиров, героев войны. За это мне платили жалование и давали спецпаек. Так я и выжил. А потом женился на рабочей, чем укрепил свое положение в обществе. (Алексей горько расхохотался). Вы помните, что раньше значили эти слова: «положение в обществе»?.. К счастью, моя жена меня любит. А так как ее активность в жизни коммунистической партии – это как вечный двигатель, она пользуется большим авторитетом. Ну, и я вместе с ней, под крылом ее авторитета и почитания! – он снова рассмеялся, а мне почему-то стало грустно.

Вот как бывает! Раньше девушки (и иногда юноши тоже) стремились найти себе суженого или суженую по расчёту, чтобы укрепиться в жизни. И сейчас получается что-то вроде этого. Если твой муж или твоя жена из пролетариев, считай, что тебе повезло.

– То есть вы сейчас женаты? – переспросила я, скрывая свои чувства.

– Представьте себе. Но я это браком не считаю. Не в церкви. И батюшкой не освящено. Что же это за женитьба?

– А дети у вас есть?

– Не поверите, Сашенька, двое! Подрастают бастрюки.

Что-то больно кольнуло меня. Неприятное слово «бастрюки» царапнуло слух и душу. Нет, мои дети – не бастрюки. Они даны мне Богом. И пусть кто угодно думает что угодно! Даже Алексею не позволю обидеть своих кровиночек!

– Вы их не любите?

Алексей расхохотался, закинув голову вверх. Я вспомнила, что именно эта его манера смеяться сводила меня с ума.

– Вы все та же, Саша. Прямолинейные вопросы – это всегда было вашей характерной чертой.

Я слабо улыбнулась на этот сомнительный комплимент.

– Люблю, конечно, – ответил запоздало на мой вопрос Алексей. – Но вырастут они не такими, какими бы мне хотелось их видеть. В таком окружении ничего хорошего из них не выйдет. Так что пусть растут как растут.

– Мальчики, девочки?

– Что? А… это… Два мальчика. Один за другим родились. Ну, а вы-то как? Как вам удалось сюда устроиться?

Мне очень не хотелось ему ничего рассказывать. Я представила, как он засмеется, откинув голову, а потом скажет что-то типа того: «Видите, я же говорил! Если в вашей семье один относится к большевикам, второму, считай, повезло!»

– Случайно, – тихо ответила я.

Меня спас от его дальнейших расспросов посетитель. Дверь открылась, звоночек тренькнул. Мы с Алексеем одновременно обернулись. И вошел солдат. Постукивал по полу разными по звучанию звуками при ходьбе, потому что одна нога у него была в сапоге, а вместо второй – деревяшка, торчавшая из завязанной в узел штанины.

– Здорово, товарищи, – зычным и слишком громким голосом произнес он. Обычно так разговаривают люди, которые плохо слышат. Бедный, покалечила его война. – Тут, что ли, библиотека?

– Да, проходите, пожалуйста, – улыбнулась я ему.

Алексей быстро попрощался.

– Сашенька, я зайду еще как-нибудь, – тихо сказал он. – Очень рад был встретить тебя здесь! – последние слова прозвучали очень искренне.

Он кивнул солдату и быстро направился к выходу. Больше уже не обернулся. Я грустно посмотрела ему вслед и подавила вздох.

Тут же поймала хитрый взгляд солдата:

– Что, милок твой?

– Нет, что вы! Обычный посетитель! – горячо ответила я и почувствовала, что краснею. Да и страх не замедлил появиться: в «особое» время живем, лишние пересуды опасны для жизни…

103

«Зайду еще как-нибудь» случилось уже на следующий день. И потом Алексей зачастил: появлялся каждый день в библиотеке, объясняя это тем, что ему по пути на работу.

Я радовалась его приходам, но виду старалась не подавать: оставалась с ним ровной и спокойной. Он женат, я замужем. То, что было, никогда не вернуть. Надо быть разумной и не делать ошибок.

Но Алексей так не думал. Сначала он нежно брал меня за руку при разговоре и заглядывал в глаза. Потом стал целовать мои пальчики. А я все больше и больше начинала бояться этих встреч. И себя. Сердце мое пело от неожиданно вернувшейся и расцветавшей с необычайно быстрой скоростью любви. Но песня эта была очень тревожной. И слово к сердечному песнопению напрашивалось другое: сердце не пело, оно ныло.