Перелетные птицы - Алла Кроун Страница 52

Там Надя остановилась, задыхаясь и дрожа всем телом. Море уже поглотили сумерки, и в отсветах скрывшегося солнца небо величественно переливалось багряными оттенками. Легкие волны подбирались к ногам, маленький крабик бочком прополз по песку к воде. Надя взобралась на отполированную морем скалу и, прислонившись к валуну, горько зарыдала.

Когда все слезы были выплаканы, она посмотрела на сгустившиеся тени. Понимая, что пора уходить, Надя все же оставалась на месте, не в силах пошевелиться, — горе выпило из нее все силы. Она снова обрела Алексея, но лишь для того, чтобы опять потерять. Он вновь отказался от нее, на этот раз навсегда. Отказался ради другой женщины, которую даже не любил. Любовь, выходит, не самое сильное чувство в жизни. Долг важнее. Она запрокинула голову и посмотрела на небо. Потом высоко вскинула руки, потрясла кулаками и закричала:

— Боже, почему ты так поступаешь со мной?! Почему я?! Чем я заслужила столько боли? Мне же всего двадцать четыре, Господи. Ты слышишь?! Мне еще так долго жить. Так долго!

Ее голос эхом отдался в камнях и вспугнул стайку чаек, прятавшихся за валуном. Они взлетели, бешено хлопая крыльями, и стали кружить над ее головой, отвечая на крики женщины пронзительными воплями.

Каким-то образом птичьи крики отрезвили ее. Призывы к Богу ничего не изменят. Да и не станет Он там, наверху, слушать ее. Ей вспомнились слова Вадима о том, что, по сути, она совсем одна. Каждый раз, когда на нее сваливались несчастья, ей приходилось копать все глубже и глубже, чтобы найти в себе силы преодолеть их. И на этот раз Надя, конечно же, найдет их снова, у нее просто нет другого выхода.

Сергей был прав. Нужно ехать из Владивостока, из России. Ради Кати. Оставаться здесь безрассудно. И еще одно она знала наверняка: аборта не будет. Алексей сказал — будет лучше, если ребенок не родится, и от этого было больнее всего. Он мужчина и потому не понимает. Он думал, так ей будет проще. Не знал он того, что ей отчаянно хочется сохранить какую-то его часть, которая всегда была бы с ней. Она будет носить под сердцем его ребенка, потом он родится и вырастет, а у Алексея (она злорадно улыбнулась), у Алексея не будет ничего.

Как же она ненавидела его в ту минуту! И все же сквозь эту ненависть пробивалось уважение к его выбору. Вот только это чувство ранило больнее всего, потому что внутренний голос шептал Наде, что то был поступок, достойный мужчины, которого она любит. Неожиданно пришла мысль: а ведь могло быть наоборот. Вадим мог выжить, и тогда ей пришлось бы поступить точно так же. Отказаться от Вадима, сказать ему, что она хочет другого мужчину, — нет, это невозможно! Счастье с Алексеем, основанное на несчастье кого-то другого, не могло существовать.

Интересно, какая она, Мария, его жена? Красивая или обычная? Впрочем, это не важно. Она — больная, слабая и… грозная — встала между нею и Алексеем.

Надя решила, что не позволит ему видеть ребенка, пока он будет женат на другой. Ей была невыносима сама мысль об этом. У ее терпения был предел. Но что, если со временем ее воспоминания о нем потускнеют, перестанут приносить боль и, быть может, даже опять начнут скрашивать жизнь? Воспоминания о юности, о любви и страсти… Думать об этом было невыносимо. Он не должен забыть ее. Нет, она хотела, чтобы Алексей помнил ее, помнил каждый день, чтобы в его памяти сохранился ее живой образ, который будет не тускнеть от времени, а терзать и мучить его, не давая покоя.

Ей нужно было увидеть его еще раз.

Влага мокрого камня, на котором она сидела, пропитала ее юбку. Надя поежилась. Пора идти домой. Она встала и побрела по пляжу, обхватив себя руками за плечи. По крайней мере, у нее были Катя и новый ребенок. И еще один человек, который любит ее, — Сергей. Конечно, это совсем другая любовь, зато он будет верен ей. Брат всегда и безоговорочно был на ее стороне.

Надя огляделась. Небо уже потемнело, море сделалось свинцовым, мрачным и неприветливым. Город на холмах казался враждебным и навевал тревогу. Они уедут отсюда, отправятся в Харбин и обоснуются в этом гостеприимном месте. Она стала вспоминать, что именно Сергей рассказывал об этом городе. Его построили русские, и Китайско-Восточная железная дорога тоже принадлежит России. Наверное, нетрудно будет приспособиться к жизни на этом островке России, затерявшемся за ее границами.

Но сначала нужно еще раз увидеть Алексея. Последний раз.

Дома она сразу взялась за обычную рутинную работу, позволив своему телу самому совершать привычные движения: ноги носили ее из комнаты в комнату, руки раздевали и укладывали в кровать Катю, уши выслушивали дочкины расспросы, язык немногословно отвечал.

К счастью, Катя лопотала, не ожидая ответов. Неожиданно она спросила:

— Мама, а почему ты плачешь?

Надя обняла девочку. Та слишком быстро росла. Здесь было очень мало детей, и ей почти не с кем было играть.

— Просто поранилась, Катюша, — ответила мать. — Но мне уже лучше.

В некотором смысле так и было. Надя помогла девочке улечься в кроватку, которая стояла за шкафом, отделявшим ее угол от Надиного, и поцеловала.

В тот вечер Сергей вернулся домой позже обычного, и к его приходу Надя успела приготовить нехитрый ужин. Он улыбнулся, увидев свои любимые макароны с маслом и котлеты в хлебных крошках, которые Надя поджарила на примусе.

Сергей сел за стол, начал есть, но потом опустил вилку.

— Надя, это похоже на какой-то навязчивый дурной сон. Я уже говорил тебе и хочу повторить: нужно начинать сборы. Мы должны уехать из Владивостока. Я разузнал насчет жизни в Харбине. Ты будешь удивлена, когда окажешься там. Мы даже не ощутим, что это не Россия. Говорят, там китайцев на улице не встретишь. Они живут в своей части города, Фудзядан называется. В Харбине даже извозчики — сплошь русские мужики. Я чувствую, что мы должны уехать отсюда как можно раньше. Монархисты продолжают говорить о свержении правительства ДВР и установлении белогвардейской власти. — Сергей покачал головой. — Мечтатели… Я недавно случайно услышал, будто братья Меркуловы (это купцы и самые крупные производители спичек здесь) задумали устроить переворот. Но это только усилит натиск большевиков, и они еще скорее займут Владивосток. Если с ДВР они еще могут как-то смириться, то монархистов терпеть не станут!

Надя не ответила, и Сергей снова взялся за еду. Потом покосился на нее исподлобья.

— Что притихла, сестренка? Алексея видела? — Она кивнула. — Он поедет с нами в Маньчжурию?

— Жена Алексея жива. Она едет к нему из Читы.

Несколько минут брат и сестра сидели молча. На плите засвистел медный чайник. Надя встала и налила Сергею стакан чаю. Потом накрыла чайник чехольчиком, который связала в один из зимних вечеров. На столе стояла банка с вареньем из черной смородины, она зачерпнула ложку и положила в стакан. После этого снова села, положила руки на стол и посмотрела на брата.

— На этот раз, Сережа, я не стану с тобой спорить. Трудно покидать свою страну, но мы, по крайней мере, уедем не как беженцы. Уедем по своей воле, и я надеюсь, что к новой, лучшей жизни.