Королевская охота - Инна Брюсова Страница 52

— Можем, — говорит Екатерина. — Нормально.

— Екатерина Васильевна, как вы сюда попали? Значит, дверь была отперта? И вам никто не ответил? И в квартире никого не было? И вы ничего не слышали?

— Да! Нет! Не было! Кажется, не было… — Екатерина задумывается. — Потом она улетела… когда щелкнул замок…

Мужчины переглядываются.

— Кто улетел? — осторожно спрашивает Леонид Максимович.

— Душа… — шепчет Екатерина.

Некоторое время все молчат.

— Вы слышали, как щелкнул замок в прихожей?

— Да.

— А что-нибудь еще, какой-нибудь звук, движение, постарайтесь вспомнить… Звук, движение, голос? — спрашивает Коля.

— Да, — говорит Екатерина. — Я помню… помню… сейчас вспомню… еще что-то… — она трет ладонью лоб, — не знаю…

— Вы помните, как вы вошли в комнату… там горел свет? Вы к чему-нибудь прикасались?

— Нет!

— Вы сразу ее увидели?

— Нет, не сразу! Там было так… странно… неестественно… сильно пахли цветы… запах… сильный запах… — Екатерина замолкает, мучительно пытаясь вспомнить что-то. — И этот яркий свет… как в театре… и листки бумаги на полу…

— Вы к ней прикасались?

— Нет, только приподняла шляпку. — Екатерина сцепляет пальцы рук. — И увидела! Я думала, может, она…

— Что?

— Не знаю…

— Играет?

— Да, да! Все было как в театре!

— И вы приподняли шляпку?

— Да!

— И увидели Зинаиду Метлицкую?

— Да! Только, нет… постойте! Почему Зинаиду Метлицкую? Это была вовсе не Зинаида Метлицкая!

— А кто?

— Не знаю! Я никогда в жизни ее не видела!

Мужчины снова переглядываются. Потом Леонид Максимович говорит:

— Екатерина Васильевна, Коля отвезет вас домой, хорошо? Примите снотворное и ложитесь. Вам нужно отдохнуть. А я позвоню вам завтра, хорошо?

По дороге Коля развлекает ее рассказами о своей собаке, буле по имени Клара. Екатерина едва слышит его.

Она отпирает дверь, приглашает Колю зайти. Он заходит, усаживается на диван, просит, если можно, кофе, так как ему еще предстоит работать. Потом долго ходит по комнате, рассматривает книги в книжном шкафу, компакты, кассеты. Выглядывает в окно. Мимоходом заглядывает в спальню, заметив, что снаружи домик кажется совсем маленьким, а внутри — ничего, просторный. Просит разрешения воспользоваться туалетом. И наконец откланивается. Екатерина слышит, как щелкает зажигалка — Коля еще несколько минут стоит на крыльце. Потом — шум мотора, и Коля уезжает. Все!

Екатерина не помнит, как долго она просидела на диване. Тяжело спрыгнул со шкафа Купер. Он забрался туда, увидев чужого человека. Она вздрогнула. Купер подошел, потерся о ее ноги и сказал «Мр-р-р!» — попросил кушать. Екатерина поднялась с дивана и отправилась на кухню. Действуя как автомат, открыла холодильник, достала мясо для кота, поставила на огонь чайник. И вдруг ее захлестнула волна страха. Она вспомнила о письмах воображаемым убийцам. Тонкая ниточка протянулась в ее сознании между этими письмами и женщиной в квартире Зинаиды Метлицкой. Алина, Елена, незнакомая женщина! Кто следующий? Зинаида? Она, Екатерина?

Она бросилась проверять, закрыта ли дверь. Закрыла никогда не закрывавшуюся раньше Куперову форточку на кухне. Смутно припомнила читанные в детстве истории из журнала «Вокруг света» о том, что представители каких-то там африканских племен, приговоренные шаманом к смерти, ложатся и умирают, как будто их выключили. От силы внушения. Почувствовала себя дикарем, приговоренным шаманом к смерти. «Хватит! — взмолилась она, обращаясь неизвестно к кому. — Перестань, я не могу больше! Мне страшно!» Память, словно дьявол ее подталкивал, тут же вытащила из своих глубин название романа известного немецкого писателя «Каждый умирает в одиночку!» — любимое присловье Юрия Алексеевича. А потом молоточком забилась мысль: «Третий день, уже третий день!» Избавиться от нее было невозможно. Мозг не реагировал на приказ «стоп!». «Это — мой мозг, значит, должен слушаться», — подумала Екатерина. Пытаясь отвлечь себя от мрачных мыслей, перечитала письма Татьяны Николаевны и Норико. Вяло раскрыла и тут же закрыла книгу американки Памелы. Почувствовав озноб, безразлично подумала: «Неужели заболеваю? Да что же это такое? Может, напроситься к Галке ночевать?»

Около двенадцати она заставила себя лечь в постель. К тому времени она испытывала уже не страх, а ужас. Лежала, затаив дыхание, и прислушивалась к малейшему шороху. Сердце судорожно колотилось в горле…

Она торопливо шла внутри длинной и узкой, слабо освещенной гофрированной кишки. Тонкие стенки и пол, словно живые, сотрясались неровной мелкой дрожью. По стенам сочилась влага с резким техническим запахом, не то ацетон, не то бензин, и со слабым свистом сыпались светлые тонкие струйки песка или пепла. С потолка свисали тонкие белесые раскачивающиеся нити, напоминающие корни растений. Она знала, что нужно спешить, и побежала, задыхаясь, нагнув голову, чтобы не зацепить белые корни, жадно хватая пересохшим горлом горячий воздух.

Бежать было трудно. Она почти не продвигалась вперед, изо всех сил стараясь удержаться, чтобы не упасть, почему-то зная, что если она упадет, то больше не поднимется и все будет кончено. Ныла гортань, стучало в висках, саднили исцарапанные ладони. Потом вдруг серые вибрирующие стены стали расплываться, свет впереди померк. Колени ее подогнулись, и она мягко сползла по гофрированной стене на вздрагивающий пол, прижалась к нему щекой и почувствовала, как нечто невесомое и влажное скользнуло по лицу, словно чья-то рука смахнула невидимую паутинку. Потом в меркнущее сознание проник низкий воющий звук сирены, живые нити-корни стали опускаться на лицо и плечи, заскользили, оплетая и сдавливая. Дышать стало совсем невозможно, каждый вдох причинял боль. Гибкий белесый корень приник к руке, и она почувствовала резкую, как от ожога, боль. Эта боль возвращает ей сознание, и она с трудом разлепляет налитые свинцом веки…

Сирена звучит отчаянно и отрывисто, напоминая истерический вой испуганного животного… боль, сирена… сирена, боль… Екатерина, опираясь на руки, пытается сесть. Через какое-то время ей это удается, и она осознает, что сон кончился, кончилась туннель-труба, и она сидит на собственной постели, держась рукой за спинку, с трудом удерживаясь, чтобы не повалиться вперед от отвратительного чувства дурноты. Отчаянно мяукает Купер… и еще… прорывается слабый далекий свист, словно воздух вырывается из лопнувшего шарика… Что-то знакомое… знакомое… свист… это же… «Я знаю! Я должна вспомнить! Это… Газ?! Газ!! Встань! — командует она себе. — Встань, встань! Иди!» Задерживая дыхание и цепляясь за мебель, Екатерина добирается до окна и пытается открыть его. Она дергает шпингалет изо всей силы… Безрезультатно! И тогда, чувствуя, что пол снова начинает уходить из-под ног, она берет двумя руками бронзовую настольную лампу и с силой бьет в стекло. Стекло разлетается вдребезги, лампа вылетает на улицу и падает на землю, звякнув разбитой лампочкой. А Екатерина, приникнув к оконной раме, глотает ледяной сладкий воздух. Она не помнит, сколько простояла так, пока не почувствовала, что озябла и дрожит, а на полу намело небольшой сугроб. Легкий свист доносится из кухни… Закрыв лицо подушкой, держась за стены, она бредет на кухню… На плите стоит ярко-красный чайник. Газ со свистом вырывается из горелки. Дрожащими пальцами Екатерина выключает газ. Открывает окно на кухне, потом входную дверь, окна в гостиной и спальне. В ванной сует руки под горячую струю и смотрит на себя в зеркало. Бледная, с черными провалами глаз, белыми сухими губами, кровью на лице, плечах… Привидение! А откуда кровь? Порезалась о стекло, наверное. А глубокие царапины на руке? Неужели… Купер? Достала из аптечки неоспорин, пластырь. Подумав, встала под душ. Вскрикнула от боли, когда горячая вода попала на царапины. И окончательно пришла в себя.