Маленький скандал - Мэг Кэбот Страница 52

…любовницы маркиза.

— Сразу после завтрака, — заявил он — его пальцы все еще поглаживали ее тело, — мы отправимся выбирать дом. Я слышал, что в Кардингтон-Кресчент сдаются миленькие домики. Хотела бы ты жить там?

— А почему, — удивилась Кейт, — мне нельзя жить здесь?

— Ну, потому, что начнутся всякие разговоры. И потом, мы же не хотим, чтобы Изабель обо всем узнала, правда?

Кейт опять посмотрела на полог балдахина. Ей было больно смотреть на него, совершенно голого. Ее по-прежнему неотвратимо влекло к нему, несмотря на то что они занимались любовью… о, столько раз, что она сбилась со счета. Да что там, ее влекло к маркизу сильнее, чем когда-либо. Он не только был в высшей степени искусным и неутомимым любовником, он был очень добрым — оказывается, столь же добрым, как о нем говорила миссис Клири. Пробормотав свое таинственное «моя», он нежно, как ребенка, поднял Кейт со стола и отнес на руках не в ее кровать, как думала она, а в свою.

Потом маркиз сам — впрочем, не звать же слугу, чтобы он это сделал, когда уже три часа ночи — нагрел ей ванну, заставил ее залезть туда и нежно смыл с нее следы их преступления… хотя почти сразу же после того, как он завернул ее в полотенце, они снова совершили это преступление, на этот раз на огромной кровати его светлости.

Ну и что ей было делать, если он так нежно прикасался к ней, говорил, что она прелестна, и целовал… Господи, как сладко он целовал ее! Как будто не мог остановиться… Словно у ее губ было специальное предназначение на земле — чтобы их целовал маркиз Уингейт. Разве она в состоянии противостоять этому? Разве в состоянии любая женщина противостоять чему-то, что хоть и является грехом, но настолько приятно?

Но это… это не было приятным. Этому, чувствовала Кейт, она может противостоять без особых усилий.

Она перевернулась на живот и обратилась к искусно вырезанной спинке кровати:

— Значит, вы говорите, что… Вы говорите, лорд Уингейт, что я больше не увижу вашу дочь?

— Ради всего святого, Кейт, — он приподнял пальцами прядь ее длинных светлых волос и провел ею себе по губам, — зови меня по имени. Зови меня Берк.

Она произнесла его имя, хотя оно прозвучало в ее устах несколько странно.

— Хорошо, Берк. Мне нельзя будет даже навестить ее? Даже днем?

Но он уже не слушал, что она говорит. То, как прозвучало его имя в исполнении Кейт, подействовало на него возбуждающе, и он вновь потянулся к ней, чтобы ее поцеловать. Губы Кейт слегка саднило после того, что им уже довелось испытать ночью, однако она все же не могла заставить себя противиться ему. Потому что это чудесно, когда он целует ее. Это и в самом деле чудесно.

Когда он отстранился от нее — правда, ровно настолько, чтобы полюбоваться ею в свете свечей, — Кейт проговорила:

— Значит, мне больше не придется разговаривать с вашей дочерью. Я правильно поняла?

Он ответил, лаская ее шею:

— Ну, я не думаю, что это было бы правильно в данных условиях. Но тебе не стоит беспокоиться об Изабель. Я найду ей новую компаньонку, чтобы у нас с тобой, — он положил ей руки на плечи и ласково уложил на спину, — вечера были свободны для этого.

Кейт не нужно было даже спрашивать, что он имел в виду под «этим», — он сразу же продемонстрировал свои намерения, наклонившись к ее груди и лаская языком сосок.

Кейт, глядя в потолок и перебирая густые черные волосы маркиза, сказала:

— Значит, мне придется сидеть целый день в моем новом городском доме и ждать, когда вы навестите меня вечером?

Он произнес нечто, похожее на «угу», понять его было трудно, так как рот его был занят другими делами.

— Думаю, мне будет скучно и одиноко одной в доме.

Он приподнял голову и, улыбаясь, посмотрел на нее. Это была улыбка, от которой у нее замерло сердце, настолько она была прекрасна. Мужчинам не положено иметь красивые улыбки, и Кейт подумала, что кому-то другому она бы такой и не показалась. Но для нее она была прекрасной, и ей пришлось отвернуться, потому что у нее защипало глаза.

— Одиноко? — повторил он. — Тебе не будет одиноко, я найму для тебя лучшую в Лондоне прислугу. Не говоря уже о поваре, дворецком, лакеях, кучерах… Я уже вижу, Кейт, как ты кружишь по парку в черном фаэтоне с желтыми украшениями. Ты хочешь иметь фаэтон, Кейт? С парой одномастных лошадей под цвет твоих глаз?

— Думаю, да. Ничего другого мне не остается.

— Это то, что тебя беспокоит? — Маркиз тихо засмеялся и снова поцеловал ее. — Вам, молодая леди, будет чем заняться. Я об этом позабочусь. У тебя, знаешь ли, будет обязанность: делать так, чтобы я всегда был таким же счастливым, каким ты сделала меня сегодня ночью, а эта работа потребует немало времени. А по поводу одиночества… Я притворюсь, что ты этого не говорила, так как я уже сказал тебе, что буду с тобой каждую свободную минуту. Однако, — он потер кончик носа, — если это так сильно тебя беспокоит, вся эта скука, которую, как ты считаешь, придется пережить, то думаю, что куплю тебе магазинчик. Например, цветочный. Или лучше — книжный! Я знаю, ты любишь книги. Тебе нравится такая идея? Хочешь быть владелицей магазина, Кейт? Быть деловой дамой?

Кейт посмотрела на него. Она не могла честно ответить ему. Если отвечать честно, то придется ответить: «Нет, спасибо, меня это не прельщает. Я бы хотела быть просто твоей женой».

Но конечно же, она не могла сказать ему такое, потому что у него не было ни малейшего желания жениться на ней. Ни сейчас. Ни потом.

По правде говоря, она это знала. Фредди еще несколько месяцев назад сказал ей, что маркиз Уингейт поклялся никогда не жениться, что с него достаточно того урока, который он получил, женившись на Элизабет. Она знала это, прекрасно знала.

Более того, даже если бы маркиз сделал ей предложение, она не могла бы сказать «да». Как бы она смогла?

И тем не менее она взяла и сделала самую большую глупость — действительно, глупее не придумаешь — в своей жизни. Глупее, наверное, не поступала никогда ни одна женщина в мире.

И она не имела при этом в виду любовную связь с маркизом Уингейтом. Это ерунда.

То, что она натворила, было много, много хуже, чем это.

Она влюбилась в него — вот что она натворила!

Глупая, глупая девчонка!

Многие годы она была уверена, что не способна влюбиться. Ну конечно, она любила родителей и — по-своему, как она полагала — Фредди тоже. К тому же она, подобно другим девушкам, изнывала от страсти, когда увлекалась кем-то — вроде Дэниела Крэйвена — больше, чем остальными знакомыми мужчинами на данном отрезке времени.

Но чтобы терять голову, ходить в мечтательной полудреме, испытывать те чувства, о которых постоянно твердила Изабель… эту лихорадочную тягу к сочинению, страница за страницей, меланхолических стихов или еще хуже — песен… Нет, Кейт была твердо убеждена: другие, может быть, но не она. Не Кейт. Она слишком твердо стоит на земле. Она слишком рассудочна, слишком стара в свои двадцать три года, чтобы заниматься подобной чепухой.