Небо над Дарджилингом - Николь Фосселер Страница 53

Мохан Тайид провел ее в продолговатую комнатку с маленькими окошками и таким тяжелым от чайных ароматов воздухом, что Хелена стала задыхаться. Здесь стояла тишина, и индус понизил голос почти до шепота, показывая на прямоугольный ковер с расстеленными по нему чайными листьями разных оттенков, от зеленого до темно-коричневого.

– В этой комнате происходит главное таинство – ферментация, – пояснил он. – Поэтому здесь нужно поддерживать постоянную температуру и влажность не меньше девяноста процентов. Если температура будет слишком высока, листья сгорят, если она упадет ниже нормы, процесс остановится. Что именно происходит внутри клеточных мембран, неизвестно. В этой комнате чай выдерживают от одного до трех часов, и главный талант плантатора состоит в том, чтобы определить, когда листья отферментируются достаточно. Многие работники, всю жизнь отдавшие таким вот мануфактурам, утверждают, что Ян чувстствует это как никто другой. Будто у него это в крови.

Не менее ответственным являлся и процесс заключительной сушки. Она производилась в специальных камерах, продуваемых горячим воздухом. Недосушенный чай грозит заплесневеть, пересушенный – потерять свой неповторимый аромат. В результате из двадцати тысяч молодых побегов, от каждого из которых бралась почка и два верхних листика, получался один килограмм самого дорогого в мире чая – дарджилинг первого урожая.

Эти наполненные суетой дни Хелена трудилась от восхода и до позднего вечера – в поле, на мануфактуре, дома. Время было дорого, промедление грозило потерей качества чая. Смертельно уставшая, Хелена всего лишь на несколько часов проваливалась в тяжелый сон, чтобы с рассветом снова приняться за дела. Помимо еды для рабочих на ней лежала забота о больных и постадавших на производстве. Незначительные ранения и недуги она лечила сама, в более серьезных случаях обращалась к врачам. Кроме того, работы по дому у нее не убавилось.

Джейсона, похоже, не особенно беспокоило, что у сестры нет на него времени. Почти все его одноклассники в это время были предоставлены сами себе. Некоторые даже забрасывали учебу, кто на неделю, кто на две, потому что дома рабочие руки были на вес золота. В школе на это смотрели сквозь пальцы, пока не особенно страдала успеваемость. Все время, свободное от книг и ставших редкими прогулок верхом, Джейсон помогал на мануфактуре: упаковывал чай и носил коробки.

О пакетиках Мохана Тайида он вспоминал часто и с удовольствем, в лицах разыгрывая сцену, в которой два маленьких садиста Хью и Фрэнк, как черти, носились по общей спальне после того, как Джейсон обсыпал их пижамы «волшебным порошком». Его тренировки тоже не прошли даром. Своего главного мучителя Хью Джейсон поверг наземь точным ударом в солнечное сплетение. Полученным за это выговором он гордился как заслуженной наградой.

Все эти подвиги снискали ему признание в среде учеников, особенно тех, кто так же страдал от домогательств. Постепенно вокруг Джейсона сложилась компания мальчиков, которых он втайне обучал освоенным приемам, чтобы при случае те могли защитить себя от Хью и его компании. После нескольких дней открытого противостояния между обеими группировками установилось нечто вроде перемирия, иногда нарушаемого незначительными стычками. Исключая матчи регби, превратившиеся в это время в настоящие побоища.

С двумя или тремя ребятами Джейсон даже подружился. Самым близким его приятелем стал Фредди Бизли. Будучи сыном преподавателя школы Святого Павла, этот мальчик подвергался особенно коварным издевательствам, потому что вступать в открытый конфликт с учительским сыном не решался даже Хью Джексон. И, поскольку Фредди надоело проводить выходные на территории школы, где он, полусирота, проживал вместе с отцом в маленьком домике, новый приятель Джейсона стал частым гостем в Шикхаре. Он не только принимал участие в совместных чаепитиях, но и помогал на мануфактуре и сопровождал Джейсона в конных прогулках.

Как бы тяжело ни приходилось Хелене, новая жизнь ей нравилась. Она стала находить удовольствие и в организации работы по дому, в прачечных, в саду, на мануфактуре, и в беседах с веселыми сборщицами чая, научившими ее местным горным диалектам, и в решении многочисленных повседневных проблем, которым конца не было, и даже в жалобах служанок на цены и мышей в кладовой. Поначалу ее пугало такое количество дел, которые надо было разрешить за день, кроме того, многое казалось ей чужим и непонятным. Однако, обладая острым умом и наблюдательностью и будучи от природы любопытной, Хелена узнавала новое и, постепенно свыкаясь со своими обязанностями, обретала все большую уверенность в себе. Этому в немалой степени способствовало участие и дружелюбие окружающих.

Яна она видела лишь мельком, но эти мимолетные встречи ее радовали. Несмотря на обилие работы, он оставался собранным и спокойным и все так же приветливо и без высокомерия разговаривал со сборщицами чая и батраками. Хелена видела, каким теплом светились их глаза, когда они беседовали с хузуром. А когда Ян мимоходом целовал ее в щеку или шептал слова благодарности, Хелена вспыхивала от невиданного счастья. Ей казалось, что лишь теперь она по-настоящему стала частью его жизни и обрела в ней свое место. И только в часы недолгого отдыха ее порой одолевали сомнения: как долго все это еще будет продолжаться? И что потом?

Солнце успевало накалить мостовую еще до полудня, и все же климат в Дарджилинге был несравнимо приятнее, чем в дельте Ганга. В конце мая погода здесь напоминала раннее европейское лето.

Иное дело – в Калькутте и прилегающих к ней равнинах, где душный и влажный воздух затруднял дыхание и при малейшем движении по телу текли струйки пота. Поэтому, кто мог себе позволить, спасался от жары в горах, и на Молле в это время яблоку негде было упасть от приезжих. Болтливые леди в застегнутых наглухо платьях щеголяли пестротой легких тканей и кокетливыми шляпками. Мальчуганы в матросских костюмчиках катали серсо, а их сестры и кузины прогуливались в пышных кукольных нарядах, сопровождаемые чопорными английскими боннами или, что чаще, индийскими айями в пестрых сари. Мелькали яркие мундиры военных и добротные костюмы гражданских чиновников, то и дело прикладывавших руку к котелку или соломенной шляпе, поскольку знакомые на кишащих народом улицах попадались часто.

Насколько терпеливо дожидался Ричард Картер своего отъезда, настолько торопил он события по мере приближения к Дарджилингу. Каждая миля, преодоленная верхом или по железной дороге, казалась ему бесконечно долгой. Ему не было дела до мелькавших за окном экзотических пейзажей, он считал дни, часы и станции, отделявшие его от желанной цели. Время было дорого: еще в пути он получил известие о том, что Ян Невилл отправился в Калькутту, чтобы лично проконтролировать погрузку чая в гавани. Наспех приняв ванну и побрившись, Картер надел чистый костюм для верховой езды и вскочил на заранее арендованную по телеграфу лошадь.

Отходившие от Молла узкие улочки петляли по холмам. Под развесистыми кронами деревьев и в зарослях бамбука прятались крытые гонтовой крышей дома с маленькими окошками и резными балюстрадами. На клумбах алели фуксии, вьющиеся растения источали вязкий, медовый запах. Покинув город, Картер направил коня по узкой тропинке между поросшими лесом холмами и далее через опустевшие после сбора урожая плантации в сторону искрящихся снежных гор.