Возлюбленная кюре - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 53

* * *

То было мудрое решение. 17 января 1850 года эксперты, выполнявшие анализ жидкостей и состояния внутренних органов организма Анни Менье, представили свой отчет. При проведении экспертизы использовались специальные реактивы, эффективность которых была проверена и доказана. Вот выдержка из этого отчета:

В жидкостях, содержащихся в желудке и кишечнике, а также в стенках желудка и кишок и в печени обнаружено значительное количество сульфидов, визуально обнаруживающих себя в виде многочисленных пятен; промывочные воды мышьяка не содержат.

Симптомы, которые наблюдались во время болезни, и повреждение тканей, описанные в отчете по аутопсии, указывают на отравление ядовитым веществом раздражающего действия.

На основании указанного выше и с учетом результатов химического анализа мы пришли к выводу, что мадам Анни Менье умерла от отравления препаратом, содержащим мышьяк.

Итак, отравление было доказано. Но встал новый вопрос. Преступление или суицид? Следователи, которым поручили дело, решили, что это выяснится со временем. Сомнений больше не было: расследование продолжается!

* * *

А Ролан Шарваз между тем совершенно успокоился. Присутствие сестры благотворно сказалось на состоянии его нервной системы, истерзанной разлукой с Матильдой. К тому же он рассчитывал вскоре увидеться с любовницей. «Все само собой успокоится, и мы снова сможем встречаться! Для первого раза я отправлю Марианну в Мартон, чтобы нам было спокойнее», – пообещал он себе.

* * *

Двадцать второго января следователь и судебный исполнитель явились к доктору де Салиньяку. Сюзанна впустила этот суровый дуэт в дом и проводила во врачебный кабинет.

– Мы должны задать вам вопрос, доктор. Имеется ли у вас мышьяк?

– Да. Я купил шестьдесят граммов мышьяка в начале декабря в Ангулеме, – ответил тот с ноткой удивления в голосе. – Пятнадцать граммов ушло на отраву для крыс, которые, как оказалось, завелись у нас в погребе и на чердаке. Причем часть отравы я передал Морису, моему арендатору, у него та же проблема.

Следователь произвел быстрый подсчет, после чего заявил:

– Значит, у вас должно остаться порядка сорока пяти граммов. Можете показать нам этот мышьяк?

Колен, который начал понимать подоплеку этого визита, любезно отпер шкафчик с медикаментами, где хранились, помимо прочего, и ядовитые вещества. Страха он не испытывал. Разумеется, флакон из синего стекла с сорока пятью граммами мышьяка на месте. Куда ему деться? Рука доктора не дрогнула, когда он потянулся за флаконом. Однако, едва узрев злосчастную емкость, он испустил хриплый крик, побледнел и упал как подкошенный.

Судебный исполнитель поспешил подобрать стеклянный флакон.

– Цел… – с облегчением прошептал он. – Но я бы сказал, что двадцати граммов до заявленных сорока пяти тут точно не хватает. При том, что грамма хватит, чтобы отравить человека!

– Вы правы, – вздохнул следователь и с подозрением воззрился на доктора, который понемногу приходил в себя.

Он помог Колену подняться и принялся его расспрашивать – вежливо, без намека на ожесточение.

– Доктор, известно ли вам, куда подевались недостающие двадцать граммов?

– Нет! – вскричал Колен де Салиньяк. – Понятия не имею! Я вообще не понимаю, что могло произойти!

– Случалось ли вам оставлять ключ от этого шкафчика супруге?

– В этом нет необходимости. У Матильды есть дубликат. Когда я уезжаю по делам, супруга дает лекарства моим пациентам – тем, кого мы хорошо знаем. Но обычно оба ключа мы храним в одном месте из соображений безопасности, чтобы сын их случайно не нашел.

Чиновник для вида полистал документы, которые прихватил с собой. Анни Менье предположительно отравили 4 декабря, а мышьяк был привезен из Ангулема третьего числа того же месяца.

– Прошу, скажите, что еще вы ищете? – спросил взволнованный доктор.

– Позже вы это узнаете. Я привел с собой жандармов. Они обыщут все места общего пользования в доме и прилежащие постройки, в том числе и конюшню.

Методичные поиски продолжались два часа. Дом обыскали сверху донизу – от голубятни до винного погреба. В нескольких местах, где могли пробегать крысы, и вправду было найдено сухое печенье с начинкой из белой с зеленоватым оттенком массы. Это был мышьяк, и его количество подтверждало показания Колена. Но куда подевались пресловутые двадцать граммов?

Матильде, которая заперлась у себя в спальне, едва судейские вошли в дом, пришлось отвечать на вопросы следователя. С невинным видом она призвала в свидетели супруга:

– Дорогой, неужели ты забыл, что я возила флакон матери и привезла его домой почти пустым? Я сразу поставила его в шкаф и заперла на ключ. Маме тоже нужна была крысиная отрава. Эти грызуны все заполонили!

– Мадам, из услышанного я делаю вывод, что вы знали о существовании этого флакона с мышьяком, взяли его из шкафчика, отвезли матери, а потом вернули на место. И вы говорите, что к этому времени он был почти пуст. Почему же вы не сказали об этом мужу?

– Сказала бы рано или поздно, – ответила Матильда, делая над собой огромное усилие, чтобы казаться невозмутимой.

Она глубоко вздохнула, глядя, как следователь и судебный исполнитель уходят, и обернулась, почувствовав на себе взгляд супруга. Бледный как полотно, Колен де Салиньяк смотрел на нее с недоумением и болью.

* * *

Когда доктор подошел к жене, на него страшно было смотреть. Колена де Салиньяка терзали страшные подозрения, это было очевидно, однако Матильда выдержала его взгляд, не дрогнув.

– Матильда, куда девались эти двадцать граммов? Ответь, ты действительно отдала яд матери? – спросил он жестко. – Я могу поехать к ней прямо сейчас и задать тот же вопрос. Она не осмелится солгать.

Вот теперь появился серьезный повод для отчаяния, и супруга доктора разрыдалась, чтобы выиграть хотя бы пару минут на раздумья. Выдать любовника означало отправить его прямиком на эшафот. В отместку Ролан, несмотря на все заверения в любви, вполне мог рассказать о ее участии в деле. «Но кто будет против меня свидетельствовать? – думала Матильда. – Сюзанна не станет, я дала ей достаточно денег. Нет, я должна убедить Колена, что невиновна! Пока он будет так думать, он будет меня защищать».

– Перестань плакать и говори! – приказал доктор, встряхивая жену за плечи.

И страх заставил ее заговорить, причем со всей страстью отчаяния и внутренним возмущением, которые молодая женщина на тот момент испытывала:

– Колен, любимый, не говори со мной таким злым голосом! Я упомянула в разговоре мать, потому что обещала ей помочь избавиться от крыс, но потом забыла отдать яд. Нужно же было как-то оправдаться перед следователем… Все это – козни недоброжелателей! Не знаю, кто и как, но этот мышьяк у нас украли, чтобы сделать виноватой меня! Люди такие завистливые! Я и следователям об этом говорила… Они завидуют нашей любви, нашему положению в обществе, нашей состоятельности, в конце концов! И главной жертвой выбрали меня, потому что это меня оклеветали, обвинили во всех грехах!