Анжелика и ее любовь - Анн Голон Страница 54

Пастор Бокер держался в стороне, Абигель была рядом с ним.

Уложив Онорину, Анжелика подошла к ним.

— Ах, пастор, — устало проговорила она, — скажите, что обо всем этом думаете вы? Почему к выпавшим на нашу долю испытаниям добавляются еще и эти

— подозрения и раздор? Прошу вас, поговорите с ними.

Старый пастор был как всегда спокоен.

— Мы очутились в центре вихря, — сказал он. — Я слушаю, но отовсюду слышатся одни лишь нелепицы. Что пользы от моих увещеваний? Против разыгравшихся страстей слова бессильны. В жизни каждого человека рано или поздно настает день, когда лучшее в нем вступает в борьбу с худшим за власть над его сердцем. Для некоторых этот день настал… Я могу только молиться, ожидая исхода этого противоборства между Добром и Злом. Оно началось не сегодня.

«Из всех нас один лишь пастор нисколько не изменился, — подумала Анжелика. — Только еще больше похудел и поседел от тягот пути».

— Велика ваша мудрость, пастор, — сказала она.

— Я много лет провел в тюрьме, — со вздохом ответил старик.

Если бы он был пастырем ее веры, она могла бы ему исповедоваться и, положившись на священную тайну исповеди, рассказать наконец всю правду и попросить совета. Но даже эта духовная помощь была для нее недоступна.

Анжелика повернулась к Абигель — на ее лице было написано то же спокойное терпение, что и на лице ее отца.

— Абигель, что же с нами будет? Куда заведет нас эта разгорающаяся ненависть?

— Ненависть часто порождена страданием, — тихо, отозвалась дочь пастора Бокера.

Ее взгляд, отражающий безропотную покорность судьбе, был устремлен за спину Анжелики. Там, на фоне освещающих нижнюю палубу фонарей, чернела массивная фигура Габриэля Берна.

Анжелике не хотелось с ним общаться. Однако он последовал за ней и, не слушая возражений, вынудил ее пройти с ним в дальний темный угол. Здесь, на отшибе, он мог наконец поговорить с ней, что в этой беспрестанной толчее удавалось ему нечасто.

— Не пытайтесь исчезнуть, госпожа Анжелика. Вы все время меня избегаете. Дни идут, а я для вас словно не существую!..

Это была правда.

Каждый день, просыпаясь, Анжелика чувствовала, что все ее помыслы стремятся к тому, кого она любит, кого любила всегда, с кем наперекор всему связана вечными узами. В ее сердце уже не могло быть места для другого мужчины, для каких бы то ни было нежных чувств к этому другому, и она, почти не отдавая себе в том отчета, предоставила Абигель печься о здоровье мэтра Берна, чьи раны так беспокоили ее в начале пути.

Теперь он, как видно, вполне поправился, поскольку был на ногах и в его движениях не замечалось ни малейшей скованности.

Он крепко сжал ее руки выше локтей, и она увидела, как блестят его глаза, хотя из-за темноты не могла разглядеть его лица. Только необычный лихорадочный взгляд отличал нынешнего мэтра Берна от человека, подле которого она так мирно жила в Ла-Рошели. Однако и этого было достаточно, чтобы при каждом его приближении она испытывала неловкость. К тому же ее немного мучила совесть.

— Выслушайте меня, госпожа Анжелика, — сдержанно начал Берн. — Вы должны сделать выбор! Кто не с нами, тот против нас. С кем вы?

Ответ последовал незамедлительно.

— Я с людьми здравомыслящими и против дураков.

— Ваше салонное остроумие здесь неуместно, и вы отлично это знаете сами. Что до меня, то мне сейчас вовсе не до смеха, и я попросил бы вас отвечать без шуток.

И он так стиснул пальцами ее руки, что она едва не вскрикнула. Определенно, он полностью оправился от ран. К нему вернулась вся его прежняя сила.

— Я не шучу, мэтр Берн. Я вижу, что вы все готовы поддаться слепой панике, которая может толкнуть вас на поступки, достойные сожаления. Поэтому я на стороне тех, кто, сознавая, что нам предстоят немалые трудности, тем не менее продолжает с уверенностью смотреть в будущее и не сходит с ума, нагоняя страх на наших детей.

— А если в один прекрасный день мы обнаружим, что обмануты, будет уже слишком поздно сожалеть о нашей наивности. Разве вам известны намерения этого пиратского главаря, который взял над вами такую власть? Он рассказал вам о них хоть что-нибудь? Я в этом сильно сомневаюсь. Какую сделку вы с ним заключили?

Он почти тряс ее, но она была до того встревожена, что не замечала этого.

«В самом деле, что я о нем знаю? — думала она. — Он и для меня незнакомец. Слишком много лет отделяет того человека, которого я, как мне тогда казалось, знала, от того, которому мы вверили себя сейчас. Его репутация на Средиземном море скорее внушала страх, чем располагала к доверию… Король посылал против него свои галеры. Неужели он и вправду стал человеком без совести, отягощенным преступлениями и злодействами?»

Но вслух она не сказала ни слова.

— Почему он отказывается поговорить с нами? — не унимался Берн. — Почему пренебрегает нашими требованиями? Вы ему верите? Но вы ведь не можете поручиться, что он не замышляет дурного!

— Он согласился взять вас на свой корабль, когда ваши жизни были в опасности — этого достаточно!

— Я вижу, что вы не перестанете его защищать, даже если он продаст нас в рабство, — зло проворчал Берн. — Какими чарами он околдовал вас, что вы так изменились? Какие узы, какие воспоминания связывают вас с этим человеком и превращают вас в его послушную марионетку — вас, являвшую собой образец честности.., когда мы были.., в Ла-Рошели.

Стоило прозвучать этому последнему слову — «Ла-Рошель» — ив памяти обоих ожили те ушедшие мирные дни, когда в тишине и покое дома Бернов Анжелика, словно раненая волчица, зализывала свои раны. Должно быть, мэтру Габриэлю эти сладкие, неизгладимые воспоминания сейчас разрывают сердце…

Она жила с ним под одной крышей, но тогда он еще не понимал, что в ней, в ее лучезарной улыбке заключены все радости земли. Радости, о которых он ничего не знал, или скорее, — поправил он себя, — не желал знать. Он оттеснил все это в самые дальние глубины сердца, слишком уверенного в своей неуязвимости и желающего видеть в женских чарах только опасную ловушку, а в самой женщине — преступную искусительницу Еву. Недоверие, осторожность, легкое презрение — вот из чего всегда слагалось его отношение к женщинам. Но теперь он прозрел — ибо похититель отнял у него его сокровище, в сравнении с которым все потерянные им богатства не стоили ничего. Каждый день их кошмарного путешествия приносил ему невыносимые мучения. Он ненавидел этого человека, загадочного и необычайно обаятельного, которому достаточно было появиться, чтобы покрытые белыми чепчиками женские головки все как одна повернулись к нему, точно нацелившаяся на косяк рыбы стая чаек. «У женщин нет души, — негодуя, твердил себе Берн, — даже у самых лучших, даже у нее». Он сжимал Анжелику в объятиях, не обращая внимания на ее попытки высвободиться, ярость удесятеряла его силы, а желание настолько затуманило рассудок, что он даже не слышал, что она говорит ему, тщетно пытаясь оттолкнуть его от себя. Наконец до его сознания дошло слово «скандал».