Мотылек летит на пламя - Лора Бекитт Страница 54

Она рассеянно созерцала окружающий мир, отчего производила впечатление не вполне разумного, но тонко чувствующего создания. Углубляясь в заросли, незнакомка не ломала кусты, не рвала цветы, не пугала птиц. Она была столь незаметна среди других больных, что казалась почти невидимкой.

Она самостоятельно одевалась и ела, спускалась по лестнице и гуляла по саду. Послушно исполняла все, что велели сестры. Наверное, она могла говорить, хотя Руби никогда не слышала ее голоса.

В конце концов Руби надоело за ней наблюдать, и она сделала то, что делала чаще всего: без колебаний пошла напролом. Улучив момент, подошла к незнакомке и спросила:

— Как тебя зовут? Меня — Руби Хоуп.

Та вздрогнула, сделала долгую паузу, после чего медленно произнесла:

— Бриджит.

От Руби не укрылись ее сомнения, и она уточнила:

— Ты уверена?

Больная пожала плечами. «Как дела у нашей Бриджит?» — обычно спрашивал доктор Брин. Ей было спокойно и уютно с этим именем, оно ее защищало, как защищает материнская рука.

Руби сверлила ее взглядом своих темных глаз, похожих на две капли чернил.

— Как ты сюда попала?

— Не знаю.

— Ты что, совсем ничего не помнишь?

Бриджит опустила голову. Она в самом деле не понимала, каким образом краски и контуры действительности растворились, исчезли, а их место заняла темная пустота. Постепенно мрак рассеялся, и она осознала себя находящейся в госпитале. Прошлое исчезло, будущего не существовало, а настоящее превратилось в унылую вечность. И все же она худо-бедно могла существовать в этом мире.

Однажды к ней явился человек из прошлого, неприглядного, безнадежного прошлого, которого она не помнила и не желала помнить, и это настолько потрясло ее и напугало, что она забилась в истерике.

Неожиданно руки Бриджит задрожали, а из глаз потекли слезы. Это заметила одна из сестер, сопровождавших больных на прогулках и следивших за их состоянием. Она быстрым шагом подошла к девушке и уверенно увлекла за собой.

Руби проводила сестру и больную подозрительным взглядом. Она знала, что персонал ее не любит: за жажду жизни, порой дерзкий, а порой блудливый взгляд, подчеркнутую легкомысленность и вульгарность. Они считали, что Руби здесь не место, в чем были несомненно правы.

Когда, возвращаясь с прогулки, Руби вновь попыталась приблизиться к больной, сестра строго сказала:

— Мисс Хоуп, не надо разговаривать с мисс О’Келли. Вы можете ее напугать.

Руби хитро улыбнулась и отошла, довольная тем, что, не прикладывая никаких усилий, узнала фамилию «Бриджит».

В столовой, поедая безвкусный, недосоленный и переваренный обед, она исподволь следила за девушкой. Та вела себя рассеянно, ела вяло, но Руби чудилось, будто Бриджит о чем-то напряженно размышляет.

Руби решила дождаться ночи. Когда обитатели палаты погрузились в забвение или сон, она забралась в кровать соседки и решительно прошептала:

— Подвинься!

Та поджала колени к груди, застыла без движения и закрыла глаза. Так было в первые месяцы ее пребывания в госпитале: ей во что бы то ни стало хотелось уйти от действительности, погрузиться в темноту собственного замкнутого пространства. И сейчас она словно хотела сказать Руби: «Я тебя не вижу, значит, тебя не существует!». Однако та бесцеремонно тряхнула Бриджит за плечо и нетерпеливо произнесла:

— Я хочу с тобой поговорить!

За окном высились темные громады корпусов госпиталя, ночное одеяние неба пестрело звездами. Тишину палаты нарушало лишь прерывистое дыхание да изредка — бессвязное бормотание больных.

Бриджит открыла глаза и столкнулась со взглядом соседки. Светлые волосы Руби в свете луны казались серебристыми, а темные глаза — куда более загадочными и глубокими, чем днем.

— Представь себе, я не помешанная. Думаю, что и ты — тоже.

— Кто ты?

Руби хихикнула.

— Обыкновенная воровка. Думаю, это давно поняли все, в том числе и доктор Брин. Просто он не хочет признавать свою ошибку. А я не желаю вновь попадать в тюрьму.

— А кто, по-твоему, я? — боязливо спросила Бриджит.

— Не думаю, что преступница. Скорее, жертва. Тебя не могли упрятать сюда какие-нибудь родственники?

— Не знаю, — с сомнением произнесла Бриджит.

— Ты хочешь, чтобы я тебе помогла?

Бриджит съежилась.

— Помогла?

Руби смотрела на нее в упор.

— Да. Помогла вспомнить.

— Зачем?

— Жизнь не стоит на месте. Она не меняется только здесь. Потому все, что ты видишь в этих стенах, — обман. Разве тебе не хочется узнать, что происходит на самом деле?

— Мне здесь хорошо, — неуверенно произнесла Бриджит.

— Человеку не может быть хорошо, если он не знает правды о себе, — отрезала Руби.

— Но как узнать эту правду?

Руби стиснула одеяло в кулаке.

— Надо подумать.

Они встретили утро каждая в своей кровати, но днем старались не разлучаться. В парке Руби пробралась вглубь зарослей и легла под ветвями, меж узловатых корней, с наслаждением вдыхая запахи земли, травы и древесной коры.

— Наверное, ты не сразу решилась выйти на дневной свет? — небрежно произнесла она.

Бриджит замерла.

— Нет.

Она хорошо помнила, как лежала, сжавшись в кровати, с единственным желанием — укрыться от всех. Как впервые робко спустившись в парк, щурила глаза, словно человек, который много времени провел во тьме.

— Я придумала, — неожиданно призналась Руби и спросила: — Кстати, ты давно не видела себя в зеркале?

Она вытащила откуда-то мутный осколок и протянула Бриджит. Заглянув в него, та вздрогнула. Из зеркала глядело странное, бледное, худое создание с растрепанными, напоминавшими мочалку волосами: то ли девушка, то ли старуха. Но в глазах, пронзительно-зеленых глазах, теплилась жизнь. Бескровные губы шевельнулись, и существо ответило, то ли Руби, то ли самой Бриджит:

— Хорошо. Поступай, как считаешь нужным.

По вечерам доктор Брин обычно делал второй обход. Он редко задерживался в палатах, где содержались меланхолики, но в этот раз Руби была настроена игриво и не желала его отпускать.

Она встала и подошла к доктору, подметая пол подолом ветхого одеяния. Ее взор излучал лукавство, а на губах сияла улыбка.

— Если вы снова не пропишете мне каннабис, я впаду в такую меланхолию, какой еще не видывали стены вашего госпиталя!

Доктор принужденно засмеялся.

— Дорогая Руби! Полагаю, вы никогда не утратите способность радоваться жизни.