Колдовское наваждение - Аннет Клоу Страница 54

— Правда? Генрих! — сияя от радости, сказала Патриция. — Ты очень хороший человек, очень благородный… Я всегда это знала…

— Нет, послушай. Прежде чем ты продолжишь разговор о моем великодушии, знай, Патриция, что я по-прежнему люблю тебя и надеюсь стать твоим мужем. И я хочу рассказать почему я так поступаю. Сейчас, когда Шэффер так серьезно болен, наши шансы не равны. Только когда он вернется к нормальной жизни и станет проявлять, как и прежде, все дурные свойства своего характера, от которых ты так страдала, я смогу попробовать оторвать тебя от него. Только тогда я получу возможность соперничать со здоровым человеком, а не с калекой, которому ты все будешь прощать. Теперь ты видишь, что я совсем не великодушен!

— Вижу, — ответила Патриция и, несмотря на все, весело рассмеялась.

— Ты останешься работать в магазине? — спросил он прямо.

Вот этого вопроса Патриция ожидала меньше всего и была совсем не готова к нему.

— Не знаю, — честно ответила она. — Мне бы, конечно, хотелось. Но я еще не думала об этом — ведь с Эмилем пока ничего не решено. Дай мне несколько дней на раздумье, и я решу, как мне поступить.

— Конечно. Надеюсь, что ты не уйдешь. Ты очень талантлива и у тебя большое будущее в бизнесе. Если тебе будет что-нибудь нужно, Патриция, я всегда к твоим услугам. Сегодня же я пошлю записку доктору Кранцу с просьбой осмотреть твоего мужа.

— Спасибо тебе, Генрих. — Патриция поднялась и, протянув ему руку, сказала:

— Мне так хочется отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал.

Генрих поцеловал ее руку и ответил:

— В этом нет необходимости. Я ведь люблю тебя!

После того как Патриция вышла из магазина, ее настроение значительно улучшилось. Чувствуя себя гораздо уверенней, она направилась к Шэфферам.

Хотя уже было девять часов утра, дворецкий доложил, что Эмиль еще не просыпался. Зато Прентисс Шэффер встретил ее очень тепло и пригласил выпить кофе в его кабинете. Он извинился за Эмиля и объяснил, что сын страдает бессонницей от болей, подолгу не может уснуть, а потому спит по утрам. Но позже отец проговорился, что у Эмиля после встречи с ней начался запой.

Через час сержант Джексон проводил Патрицию к Эмилю и рассказал, как нужно вести себя с ним:

— Миссис Шэффер, не позволяйте ему вывести себя из терпения. Он сейчас в ужасном состоянии и с похмелья злится и чертыхается на всех. А поэтому не принимайте близко к сердцу его грубость.

Патриция нахмурилась. Она знала, что часто мужчины пьют из-за несчастной любви, но это не должно делать их грубыми.

В сильном волнении она вошла в комнату. Эмиль, как и вчера, сидел на диване. Ноги его были также вытянуты и укутаны пледом. Он уже был «навеселе». Эмиль мрачно взглянул на Патрицию, а потом перевел угрожающий взгляд на Джексона.

— Какого черта ты разрешил ей войти сюда? — рыкнул он. — Я не хочу, чтобы она была здесь.

Патриции сразу стало ясно, что надежда на быстрое и легкое примирение рухнула. Он не должен был ее так встретить! Что-то произошло. Но что? Рассказали ли они Эмилю, как их обманула его сестра?

Патриция повернулась к сержанту и спокойно попросила его:

— Сержант, мне хотелось бы поговорить со своим мужем наедине, если вы позволите?

— Конечно, миссис Шэффер, — ответил Джексон и быстро ушел из кабинета, радуясь, что избежал гнева полковника.

— О, как я вижу, ты уже очаровала Джексона, — саркастически произнес Эмиль сразу же, как сержант вышел из комнаты.

Как всегда ее вид не мог оставить его безразличным. Вот и сейчас ему захотелось, отбросив всю свою гордость, упросить ее остаться с ним, и безразлично почему — из жалости, или из любви; хотелось умолять ее об этом. И только величайшим усилием он удержался от этого шага, твердя себе, что ее необходимо как можно быстрее удалить из этого дома. Только так, не видя ее, он сможет выдержать.

— Эмиль, — обратилась к нему Патриция, проигнорировав его последнее замечание в свой адрес, — отец рассказал тебе о вчерашней исповеди Фрэнсис?

— Да.

— И ты поверил ей? — продолжила она.

Эмиль лишь пожал плечами.

— Я мог предположить это, — ответил он.

Патриция опустилась в кресло. Она никак не могла понять, что с ним происходит, почему он так равнодушен, получив свидетельство ее невиновности. Она уже колебалась и никак не могла решиться сказать то, ради чего пришла.

— Я… Я подумала, что можно начать сначала…

— Что начать сначала? — грубо спросил Эмиль и презрительно посмотрел на Патрицию. — Начать бороться? Попытаться добить друг друга? Мы всегда к этому стремились!

— Нет! — воскликнула Патриция.

Эмиль налил себе в бокал виски из бутылки, что стояла на столике рядом с диваном.

— Я имею в виду начать сначала нашу совместную жизнь и забыть, что произошло. Я хочу, чтобы мы жили одной семьей. Я хочу, чтобы у Джонни был отец, — взволнованно начала Патриция.

— Джонни? Ха! Он пришел в ужас, увидев мое лицо!

— Ты кричал на него — вот что испугало его! — парировала Патриция. — Но если ты дашь ребенку возможность познакомиться с тобой без всяких криков и раздражения, если ты спокойно скажешь ему, кто ты, я уверена, что он не испугается. Возможно, он будет обращать внимание на твой шрам, но потом быстро привыкнет.

— Неужели ты не понимаешь, что меня это не интересует? Мне не нужен мальчик! И мне не нужна ты! — закричал Эмиль и со злостью запустил полупустую бутылку в дверь. Бутылка разбилась и разлетелась вдребезги. Патриция с ужасом и болью смотрела на Эмиля. За дверью послышались шаги. Это сержант Джексон, услышав шум, открыл дверь.

— Полковник? Что случилось? В чем дело? — спросил он.

— Я разбил бутылку виски. Пришли служанку все убрать и принеси мне другую бутылку виски, — сказал Эмиль угрюмо.

— Бог мой! Эмиль! Может, ты больше не будешь пить? — спросила его Патриция.

— Черт возьми! Я ничего не собираюсь делать по твоей указке! — набросился на нее Эмиль. — Тьфу! Да, уйди же ты из моей жизни! Мне не нужны ни ты, ни ребенок. Получай свой развод, как ты хочешь, и выходи замуж за того немца. Уверен, что он будет мужем и отцом намного лучше меня. Я не создан для семьи. Я — не семейный человек.

— А для чего же ты создан? Для пьянства? — пронзительным голосом вскрикнула Патриция.

— Я калека, Патриция. Неужели ты не видишь? Я не могу скакать на лошади, не могу танцевать, не могу сам себе порезать мясо в тарелке. Я даже не могу любить женщину по-настоящему. Что еще мне остается делать? Только пить! Я даже не мужчина. Оставь меня!

Патриция, не обращая внимания на его истерику, подошла к нему. Она осторожно повернула его голову к себе и заглянула ему в глаза.