Не Dolce Vita - Ангелина Маслякова Страница 55

— Человек — не иголка в стоге сена. Естественно, я знал про это… — медленно, словно обдумывая каждое слово, начал Антон.

Я его уже не слушала. В голове шумело.

— Ты же клялся и божился, что никогда мне не лжешь? Кто ты? Кто ты на самом деле? — прервала я Антона.

Снова воцарилось молчание. Мы долго сидели в тишине, избегая взглядов друг друга, как будто бы стеснялись находиться вместе. Мне стало страшно. Страшно оттого, что я чувствовала, как от меня быстрыми шагами отдаляется мое счастливое будущее. Теперь я уже никогда не смогу радостно и беззаботно смеяться и наслаждаться жизнью. И все потому, что в этот момент я решила уйти от Антона. На сей раз — навсегда.

Я медленно встала и направилась в спальню. Тянуть было нельзя. Если я задержусь хотя бы еще на один час, Антон снова уговорит меня остаться. Я не могла противостоять его силе убеждения, поэтому решила бежать и чем быстрее, тем лучше.

Я стояла в спальне и собирала чемодан, когда Антон вошел в комнату. Не сводя с меня глаз, он облокотился о дверной косяк и стал наблюдать за мной.

Уже когда я начала застегивать молнию на чемодане, он тихо, как будто сам для себя произнес:

— Ты уходишь.

Я обернулась и, увидев подавленное и несчастное выражение лица Антона, в первый момент пожалела его. Но лишь в самый первый. Больше в моей душе жалости места не было.

— Я уезжаю, Антон. Думаю, нам не суждено быть вместе. Первый раз я сделала ошибку, согласившись приехать к тебе в Рим. Второй раз я ошиблась, когда решила во что бы то ни стало вернуть твою любовь и вновь поехала за тобой. Больше ошибок я делать не хочу. Хватит.

Антон не шелохнулся, на лице не отразилась ни одна эмоция, он был холоден и спокоен.

— Наверное, ты права, — наконец произнес он. — Мы с тобой все время как на войне: что-то друг другу доказываем, нападаем, защищаемся. Пора это прекратить.

В оцепенении я слушала, как Антон спокойно, без эмоций говорит мне все это. Только что он клялся в вечной любви, а уже сейчас готов без терзаний расстаться со мной.

Но чего я, собственно, ожидала? Это ведь я решила уйти. А дело было в том, что, хотя сама я говорила страшные и жестокие слова, в ответ подсознательно хотела слышать совершенно иное. Я желала, чтобы Антон умолял меня остаться, не бросать его. Ведь если мужчина хочет удержать женщину, он это может сделать.

Я подняла чемодан и поплелась к входной двери. Антон не шелохнулся. Уже открыв дверь, я обернулась и спросила:

— Значит, ты еще и по-арабски говоришь?

— Говорю, — кивнул Антон.

— Чего еще я о тебе не знаю? — задала я вопрос, ответ на который мне уже не был нужен.

Вместо ответа Антон опустил глаза.

Я села в такси и замерла, потому что не знала, что делать и куда ехать. У меня не было здесь ни друзей, ни близких знакомых, которые могли бы меня приютить. Все было чужое, этот город так и не стал мне домом.

«Дом? — спросила я сама себя. — Я хочу домой!»

— В аэропорт, — сказала я таксисту и устало откинулась на спинку сиденья.

Июльская жара в Москве невыносима. Хочется сбежать из этого пропахшего копотью города в прохладу ближайшего лесного массива и не возвращаться оттуда до наступления осени.

Раскалившийся от солнца и выхлопных газов воздух не дает дышать полной грудью и дурманит голову. Если в полдень выйти на улицу, то можно не только почувствовать, но и увидеть движение воздуха. Он словно прозрачная пленка затягивал собой все улицы, дома и машины. Асфальт под ногами плавится и источает тяжелый запах. А отсутствие хотя бы легкого ветерка делает хождение по улицам невыносимым.

Я сидела дома и смотрела телевизор. Последнее время я редко выходила из дома. Ноги опухли до такой степени, что с трудом влезали в тапочки. А тазобедренные кости болели при любом движении, даже когда я ложилась и вставала с кровати. Через пару недель мне предстояли роды.

Я вернулась домой в тот же день, что ушла от Антона. Прямого рейса в Москву не было, поэтому летела через Париж. Но меня это не смущало. Главным было поскорее улететь из Катара и оказаться у себя на родине, где все знакомо и привычно, где рядом будут родители и друзья, которые меня всегда поймут и поддержат.

Родные стены всегда успокаивают. Вот и я, оказавшись в своей квартире, уснула сном младенца и проспала практически весь следующий день. Никто не знал, что я вернулась, поэтому проснувшись и придя в себя, я решила, что пора всех оповестить о своем приезде. В первую очередь надо было встретиться с мамой.

Услышав мой голос, она очень обрадовалась:

— Доченька, как хорошо, что ты позвонила! Как твои дела?

— Хорошо, мам. — Я решила сразу не шокировать ее новостями.

— Как Антон? — поинтересовалась моя внимательная мама.

— Нормально. Ты знаешь, мам, я завтра прилетаю в Москву и очень хочу тебя увидеть.

— Что-то случилось? — почувствовав подвох, забеспокоилась мама.

— Давай при встрече? — взмолилась я.

Самым сложным для меня было сказать маме даже не то, что мы расстались с Антоном, а то, что я ждала от него ребенка. Во-первых, я не говорила ей об этом несколько месяцев, и конечно же ее это могло обидеть. А во-вторых, меня беспокоило, как она воспримет новость о том, что ее дочь станет матерью-одиночкой.

На удивление, родители не устраивали сцен, не было истерик и даже расстроенных лиц. Они приняли мою беременность как свершившийся факт, который не требует развития дискуссии.

«Ребенок? — переспросил папа. — Очень хорошо. Давно мечтал стать дедом».

Об Антоне никто не спрашивал. Родители все поняли без слов и не стали мучить меня вопросами, почему так случилось. Я знала, что рано или поздно мама спросит обо всем, но сейчас она мне дала передышку, в которой я очень нуждалась, поскольку говорить об Антоне не было ни душевных, ни физических сил.

Подруги примчались ко мне после первого же звонка. Правда, к привезенному ими вину я так и не притронулась. Зато мы поговорили по душам. Я рассказала им все до мельчайших подробностей. Они со мной в унисон плакали и смеялись. В тот вечер слезы лились рекой, зато мне полегчало, и я уже спокойно могла думать и говорить об Антоне.

Постепенно жизнь вошла в свое русло. Я позвонила своему бывшему начальнику и попросила вновь взять меня на работу. В чем он, спасибо ему за доверие, не отказал. Игорь Валентинович — мужчина умный, поэтому не стал выяснять причину моего возвращения, а вот полчище злорадных сотрудников, с завистью смотревших на меня, когда я уезжала в Италию, теперь с радостью потирали руки. Но я терпела и старалась не обращать на них внимание. Работа спасала меня от грустных и ненужных мыслей. Я отдавалась работе без остатка и пропадала там днями и вечерами.

Вернувшись в Москву, я сразу же возобновила свою помощь детишкам из Центра гематологии, которая раньше была для меня частью повседневной жизни. Я искренне обрадовалась, когда узнала, что за время моего отсутствия несколько моих подопечных выздоровели и уехали домой. Как бы глупо и странно ни звучала эта фраза, но я надеялась, что больше никогда их не увижу.