Все свободны! - Екатерина Юрьева Страница 55

— Надеюсь, мои старички не устроят тебе такой разборки, когда вы с Лизонькой поедете к ним прощаться? — Он улыбался, лаская любимую жену. — Хватило с них и нашего мордобоя. — Они целовались. — Леночка, прости, я, конечно, понимаю весь идиотизм ситуации, которую создал…

— Не бери в голову. Я и так знаю, что меня ты никогда не обидишь. Живи и радуйся. — Волнуясь в Юриных руках, Лена сама себе удивлялась. Раньше такого благородства она, пожалуй, себе бы не позволила. А сейчас эта странная свобода ей стала даже симпатична. И почему-то вовсе не коробила ставшая такой необычной ее личная жизнь. Этого ведь и не придумаешь, пока оно само собой не выпадает из колоды.

Лена собрала себя в дорогу и, к собственному удивлению, была спокойна и счастлива. Неожиданно оказалось, что в этом городе даже попрощаться ей было особенно не с кем, что ее не расстроило нисколько. Потому что здесь она любила только своего Юру.

Они присели на дорожку, как положено по местному обычаю, и Лена, вздохнув, поднялась и направилась к двери. Максим уже перетащил пару сумок, что все-таки сложились в путь, в машину и ждал, прогревая двигатель. Было очень холодно. Лена опять порадовалась, что буквально через несколько часов сменит колючий холод родных пенатов на тепло близких ее душе краев. И надеялась, что надолго.

Юра летел с ними. Ему хотелось как-то хотя бы начать обустраивать своих девочек. Взрослые были возбуждены, и только Лиза немного грустила. Она совсем не понимала родительских настроений. Потому что, в отличие от них, не делала разницы — здесь или там. Для нее это было единое пространство ее жизни. Она спокойно устраивалась и существовала в разных мирах, куда помещали ее мама с папой вместе или каждый в отдельности, и никогда не думала, что миры эти такие разные — как понимали это ее родители. Лиза грустила, потому что ей показались странными баба с дедой, которые почему-то чуть не плакали, провожая ее с дачи, хотя ведь до того она с мамой — часто, реже — с папой, уезжала, и в этом не было ни новости, ни расставания. Теперь втроем они гуляли по лесочку, где в снегу были расчищены тропинки, и деда вспоминал, какой огромный белый они нашли под елкой прошлым летом. А баба все утирала глаза платочком, комкая его в нервных руках, и причитала почему-то: бедная девочка. Светлана Петровна думала, что, бог даст, также ее внучка будет когда-нибудь здесь прогуливаться уже со своими внуками и рассказывать им о том, как когда-то выносили стол к сиреневым кустам и пили чай с клубничным вареньем, которое ее бабушка варила по старинному, еще своей бабушки рецепту. И в этой затянувшейся прогулке была странная тоска, которую их маленькая внучка пока не понимала.

Лизонька грустила еще и потому, что, как и папа, любила зиму, мороз, ранние сумерки и не очень рвалась уезжать от сугробов и снеговиков, которые и так скоро растают. Она не понимала, почему их так спешно и бессмысленно надо бросать именно сейчас. Но девочке, как и ее маме, нравились теплое море, сладкие фрукты, цветы, пальмы и разные ракушки, которые горами валялись потом у нее в детской.

Она чувствовала мамино эйфорическое волнение и возбужденное папино беспокойство. Лиза, ребенок впечатлительный и тонкий, ощущала уже новую нить, которую начала выплетать ее жизнь. И это будоражило детские чувства. Она смотрела в иллюминатор, и когда самолет оторвался от земли, улыбнулась уходящему от нее снегу.

Шварцы встречали Скворцовых в аэропорту. И ожидание их было лихорадочным. Аркаша, Юрин старый приятель, понимал, как и его жена Ксения, что теперь на их хрупкие плечики, которые они еле спасли, убежав из нищей России в девяностых от страха расправы и прихватив с собой надерганное впопыхах и разборках состояние, взвалена новая ноша и ответственность. Они были рады принять Лену и Лизу. С удовольствием хотели повидать и Юру, который, ссылаясь на дела, редко заглядывал к ним. Шварцы не сомневались, что этот переезд — такой мгновенный — не случаен. Что-то произошло или происходит у Юры весьма неприятное. Аркаша не припомнил, чтобы в те, самые тяжкие для него самого времена, когда он ломанулся из России не раздумывая, Скворцов так беспокоился о безопасности своей семьи. Чтобы вот так выслать жену и дочь оттуда практически в один день. Все эти несвязно и бессознательно бурлящие в голове соображения и рождали лишнее возбуждение.

Скворцовы тоже были взбудоражены, но оба по-разному. И поначалу Аркаша не обратил на это особого внимания — перелеты, даже частые, не приносят покоя. Из машины через стекло Лена радостно оглядывала улочки и уголки любимого ею городка. Юра тоже любил Каталанию. Он был уверен, что, пожалуй, только каталанцы более других похожи на русских. По лихости и залихватству. По умению видеть и слышать. Ими рулила та же художественная фантазия. Поэтому даже их архитектура и живопись были близки ему. Словом, каталанцев он понимал и даже чувствовал. И очевидно, что если уж куда-то когда-то поехал бы надолго, так только сюда. И сейчас был искренне рад, что снова попал в Каталанию, хотя действительно давненько уже не выбирался.

Сделав кружок по городу, они подкатили к небольшим пригородным особнячкам, запрятанным в садики. И вошли в другую жизнь.

На следующий день решили прогуляться и первым делом отправились к знаменитому собору, который не менее знаменитый архитектор построил как будто бы из песка. И весь мир расположился вокруг, словно та песочница. Сверху смешно было наблюдать, как внизу копошились человечки, как они кружили и, словно в воронку, затягивались внутрь. А потом, выбиваясь струйками, разливались в маленькие улочки и растекались по городку.

— Смотрите, смотрите, шарики к нам летят. — Лиза потянулась к вырвавшимся из рук неловкого продавца цветным гроздьям воздушных шаров. Поднятые ветром безумные зайчики и птички, абсолютно одинаковые хоть в Америке, хоть на Чукотке, миновали Лизины ручки, промелькнули мимо песочных башенок, откуда все так же тянулись к ним, и унеслись. Тянулись к шарикам и ручки от земли, и, хотя люди были далеко внизу, вздох восторга, радость общего движения передавались в воздухе и быстро набирали высоту. Когда шары, сделавшись крошечными, унеслись в самую высь, все восторженно замерли, как бы застыли в единой молитве, едином призыве, порыве к чуду. Скворцов, которому чудес хватало и в жизни, надел солнечные очки, но тоже следил за болтающимися в этом нестерпимом солнце шариками. Он обнял и прижал к себе свою любимую девочку. Лиза тоже обхватила его, а затылок засунула под мышку, по его телу почти что судорогой прошла теплота.

Они спустились и вышли в улицы, подхваченные туристическим потоком, двинулись навещать другие творения того же архитектора, на которые прибывают поглазеть со всего мира. В парке фантастические звери из цветной керамики купались в брызгах воды, рвущейся их омыть или напоить. Фантастические деревья, стволы которых были сложены из камешков, стояли, словно слоновьи ноги. Бесконечно спускаясь и поднимаясь по террасам парка, они блуждали в лабиринтах красоты, и не хотелось разговаривать, пока стояли вокруг это совершенство, покой и тишина. Скворцов понял, что именно этого покоя все недостает его организму, хотя он и стал заплывать туда изредка и даже потихоньку обустраиваться, вытесняя суетность. Но какой путь еще предстояло прошагать навстречу гармонии, не было известно никому. В том числе и самому Скворцову, который много чего уже познал и освоил в этой жизни.