Будь моим этой ночью - Кэтрин Смит Страница 56

— Без твоей крови… — попытался ухватиться он за последний привычный довод.

— Думаю, мы оба знаем, что ты и сам можешь об этом позаботиться. — Тон Молино не был укоризненным, скорее деловым.

Шапель наморщил лоб. У него больше не оставалось возражений.

— Ты будешь держать меня в курсе всех ваших передвижений?

На лице священника читались только доброта и понимание.

— Да. А если в тебе возникнет нужда, я тотчас пошлю за тобой.

— Я буду готов.

— Надеюсь, что нет, мой друг.

Болезненный страх свернулся клубком внутри Шапеля, едва смысл слов друга начал проникать в его сознание. Молино знал правду не хуже его самого. Единственное, что могло бы заставить его покинуть Роузкорт, — это смерть Прю.

— И когда уезжает отец Молино?

Шапель и Прю вместе брели по саду, опустевшему и притихшему. В траве чуть слышно верещали сверчки, где-то вдалеке ухнула сова. Еще дальше за холмами находился пляж, где морские волны мягко плескались о берег, наполняя воздух пряным запахом соли.

— Завтра. — Он остановился, выжидая, пока она откроет дверь в оранжерею, и затем проследовал за ней внутрь.

— Вам будет его не хватать? — Влажный теплый воздух, полный дивных ароматов, приветствовал их. В оранжерее имелась по меньшей мере дюжина столов, уставленных горшками со всевозможными цветами и растениями. Флора более крупных размеров располагалась на полу и вдоль стен.

— Да, конечно. — Внимание Шапеля привлекла шпалера с розами. — Но мы с ним еще увидимся.

— Думаете, нам с вами суждено когда-нибудь встретиться снова?

Шапель обернулся к ней. Прю не смотрела на него, уставившись в какую-то невидимую точку в темноте. Их новая встреча была маловероятна, и они оба это прекрасно понимали. Проклятие!

— Что вы имеете в виду?

Теперь Прю повернулась в его сторону так, что он мог разглядеть на ее лице печальную улыбку:

— Однажды на небесах.

Он с трудом сглотнул, однако комок в горле упорно отказывался двигаться с места.

— Мне бы это было приятно.

Из ее груди вырвался слабый звук, похожий на смешок, однако слишком полный самоиронии, чтобы быть настоящим.

— Я не хочу умирать девственницей.

От ее шокирующего признания Шапель вздрогнул. Его большой палец пронзила резкая боль, едва он оторвал его от розового куста. В оранжерее было еще достаточно светло, чтобы Прю заметила его реакцию. И без сомнения, она услышала его приглушенное шипение.

Прю тотчас преодолела разделявшее их небольшое расстояние. Ее белоснежный лоб пересекла хмурая складка.

— Что случилось?

— Ничего. Просто шип.

Она взяла его руку в свою — маленькую и теплую. Ее прикосновение было столь же нежным и легким, как приход ночи. Эта женщина обращалась с Шапелем так, словно он был для нее чем-то особенным — чем-то бесконечно дорогим, а не созданием тьмы, способным задуть огонь ее жизни так же легко, как пламя свечи.

Затем она вдруг поднесла его руку к своим губам. Шапель тотчас понял ее намерение, и это одновременно и напугало, и разочаровало его. Неужели она спланировала все заранее? И что именно она от него хотела? Его самого или то, что, по ее мнению, он мог ей дать?

— Это не изменит вас. Только не таким образом.

Прю улыбнулась. Кончик его большого пальца покоился на ее пухлой нижней губе.

— Бедный Шапель. Всегда такой подозрительный. Вам когда-нибудь приходило в голову, что я пытаюсь вас соблазнить, а вовсе не использовать?

Прежде чем Шапель успел ее остановить, Прю приоткрыла свой прелестный ротик и втянула кончик его большого пальца внутрь. Прикосновение ее теплого языка к его коже заставило его сердце замереть.

Соблазнить его? Да она просто убивала его — прямо здесь и сейчас.

И это была смерть, которую он готов был с восторгом принять.

Кожа Шапеля была теплой и чуть солоноватой, а кровь — сладкой, с едва заметным медным привкусом. В ней не было ничего неприятного, а тем более внушающего отвращение. Напротив, Прю находила чрезвычайно волнующим то, что ей довелось принять какую-то часть его существа внутрь себя, и этого у нее уже никто не сможет отнять. Знать, кем он был на самом деле — и что его кровь имела такое большое значение для ее собственного выживания, — означало слияние более глубокое и всеохватывающее, чем даже любовная близость.

Затем Прю снова приоткрыла рот и отпустила его. Прошло лишь несколько секунд, но ей они показались вечностью.

Его рука медленно сползла с ее плеча. Шапель следил за движениями Прю так, словно опасался, что она в любое мгновение может вспыхнуть. Обращенные к ней глаза в лунном свете были широко открыты и полны печали. Он выглядел таким уязвимым, глубоко тронутым, но вместе с тем напуганным ее поступком. Как ей объяснить ему, что она осталась бы с ним, даже если бы ей было что терять?

— Зачем? — спросил он прерывистым шепотом.

Приподняв голову, Прю поднесла руку к его щеке. Бедный, бедный Шапель.

— Затем, что я хочу унести частицу вас с собой, когда уйду.

Он слишком хорошо понимал, что она имела в виду под словом «уйду». Его взгляд сделался еще пронзительнее — если это вообще было возможно.

— Я бы не стал просить о большем… если только вы хотите попасть на небеса. — Он нахмурился и с трудом сглотнул.

Сердце Прю дрогнуло. Столько сладкой горечи было в том, что его так волновала ее смерть. Она подошла к нему еще ближе, и теперь их разделяло лишь расстояние одного вздоха да узкая полоска лунного света.

— Я бы хотела оставить вам нечто, что вы могли бы унести с собой, — пробормотала она, положив ладонь ему прямо на грудь и не сводя с него пристального взора. Что, если он ее отвергнет?

Хмурая складка исчезла с его лица, сменившись потрясением. Он покачал головой, так что золотистые волосы растрепались.

— Нет, Прю. Я не стану брать вашу кровь.

Ее пальцы, прижатые к его рту, заглушили его последние слова.

— Вы же сами говорили, что сделаете для меня все, чего бы я ни пожелала, — напомнила Прю, не давая ему возможности отвергнуть ее здесь и сейчас. Она быстро преодолела разделявшее их небольшое расстояние, прижавшись к нему бедрами и грудью.

— Я хочу испытать настоящую страсть, Шапель. Узнать, что значит заниматься любовью. С вами.

В темноте он казался таким бледным. Губы его приоткрылись, однако ни единого слова с них не сорвалось, когда он прикрыл ей рот рукой. Сердце его едва билось, и он смотрел на нее так, словно она вонзила ему кинжал между ребер.