Хозяйка Рима - Кейт Куинн Страница 56

Геркулес вновь был вынужден втянуть голову в плечи, потому что вслед за кружкой полетела миска.

— Прекрати швыряться посудой, ты, тупоголовый великан. Или ты не видишь, что твоя бедная псина уже трясется от страха.

Арий оскалился, мощной ручищей подхватил пса и удалился в свою каморку. Он со злостью захлопнул за собой дверь, и все равно до него доносились пьяные голоса.

— Мне теперь никогда от него не избавиться, — усмехнулся Галлий. Арий едва не придушил хозяина за то, что тот посмел насмехаться над предсказанием грека. — Если бы не хорошие деньги, какие он мне приносит… Так что да благословят боги нашего императора. Мне до конца своих дней не надо будет заботиться о пропитании.

— Отойди от моей двери, Галлий, — рявкнул Арий в замочную скважину. — Не то я оторву тебе голову!

— А по мне все эти предсказания чистой воды надувательство.

И вновь последовали месяцы кровопролитных поединков. Сражения, в которых участвовал Арий, уже давно проводились по накатанному сценарию, их даты назначались загодя, и он уже давно не выходил на арену чаще четырех раз в году. Теперь все это осталось в прошлом. Ему оставалось лишь одно: сражаться так, чтобы любой ценой ублажить императора. Он сражался, привязав левую руку за спину, обутый в одни лишь сандалии, сражался на раскаленных углях, сражался, хотя арена начинала идти кругом перед глазами от пролитой крови противников и собственных ран. Голый и безоружный, он сражался против набитой лучниками колесницы, вооруженный одним лишь ножом выходил на арену против свирепого льва, сражался верхом против пары разъяренных быков.

И до сих пор был жив.

Сколько раз толпа, как по команде затаив дыхание, в ужасе застывала на месте, пока он выползал из-под поверженного льва или перевернутой колесницы? Сколько раз он встречался взглядом с императором в поединке, который неизменно заканчивался ничьей?

Арий уже потерял счет.

— Что, ищешь собственную смерть? — как-то раз спросил у него Геркулес. — Согласен, все эти нововведения меня тоже не слишком вдохновляют, но только не надо всякий раз смотреть на него свирепым взглядом. Подумай хотя бы раз обо мне! Пока ты жив, мне ничего не грозит, как и твоей псине. Умри ты, и мы с ней будем вынуждены побираться на улице, и нас будут пинать и шпынять все, кому не лень.

— Не от меня зависит, жив я или нет, — пожал плечами Арий. Впрочем, иногда его мучили сомнения, а так ли это.

— Это магия? — как будто невзначай спросил как-то раз Галлий, когда Арий, закрыв глаза, сидел спиной к стене во дворе гладиаторской казармы после кровавой схватки с критянином. — Признавайся, ты часом не принимаешь зелье, какое якобы в Британии варят друиды? Может, это оно делает тебя непобедимым? Я слышал много таких историй.

— Ничего подобного, — поспешил ответить за друга Геркулес, прежде чем Арий успел открыть рот. — Это самое обыкновенное бессмертие. Он получил его в дар.

— В дар от кого?

— От тебя. От толпы. От императора. Вы все сделали его бессмертным. Бессмертный бог среди простых смертных.

Арий закатил глаза и сделал глоток вина.

— Выдумки! — огрызнулся Галлий.

— Никакие не выдумки! Если хочешь кого-то обвинить, то обвиняй только себя! И не приходи ко мне лить слезы, когда я в один прекрасный день натравлю его на тебя, — карлик расплылся в ухмылке. — Впрочем, первым делом он придет не за тобой. Первым делом он придет за императором. «Господин и бог»! Как же! Он лишь потому бог, что сам себя им провозгласил. Посмотрим, как испугается он, как затрясется от страха, когда поймет, что все это время играл в кошки-мышки с судьбой. Да-да, наш Варвар первым делом сведет счеты с Домицианом. И лишь потом придет за тобой. Он явится за тобой в глухую полночь…

— Послушай, карлик, за такие речи я тебя высеку. — Галлий возмущенно поднялся с места и, громко топая, вышел, оставляя за собой шлейф благовоний.

— Знаешь, что меня больше всего забавляет? — Геркулес повернулся к Арию. — Иногда мне кажется, что ты и впрямь бессмертен. Представляешь?

Арий ногой начертил на песке двора круг и поморщился от боли — давало знать о себе плечо, разодранное до кости леопардом во время последнего выхода на арену.

— Божественный Арий. — Геркулес улыбнулся, глядя на безымянную собачонку. — Как тебе это нравится, а, псина?

Хромоножка заскулила и принялась жевать кожаную перчатку.

Брундизий, 91 г. н. э.

— Умерла? — я резко обернулась. — Юлия умерла?

— Так мне сказали. — Пенелопа сочувственно наморщила нос. — Отошла в мир иной…

— Но… как? — растерялась я. — Ведь ей всего двадцать три или двадцать четыре. Она еще совсем молода! Как это случилось? — Услышав наш разговор, к нам подошли две прачки и наша новая арфистка из Коринфа.

— Кто ее знает, — пожала плечами Пенелопа. — Говорят, будто ее свела в могилу лихорадка. Но я слышала и другое. Будто она сама наложила на себя руки. Пронзила кинжалом живот.

— То, что она вспорола себе живот, это так, но вовсе не для того, чтобы свести счеты с жизнью, — сказала одна из прачек, понизив голос. — Просто у нее были кое-какие неприятности, ну, вы понимаете, о чем я, и она пыталась от них избавиться.

Среди собравшихся вокруг пробежал шепоток. Я повернулась и отошла к центру атрия. С крыши лились потоки холодного зимнего дождя, стекая по желобам в выложенный голубой плиткой бассейн посередине внутреннего двора. Умерла. Юлия, племянница императора, умерла. Я прислонилась лбом к мраморной колонне, вдыхая запахи рыбы и смолы, которые ветер приносил с пристани. Я не была лично знакома с Юлией, но однажды мне случилось встретить ее ясным солнечным утром рядом со святилищем Юноны. Это был день ее свадьбы. Я смотрела на ее расшитые золотом одежды, на алое шелковое покрывало, на руки, унизанные серебряными браслетами, и не могла понять, почему мне ее жалко. Что еще более странно, она обернула ко мне бледное лицо, и наши взгляды встретились. Честное слово, я поняла, что она мне завидует! Мне, почерневшей от солнца рабыне, которая подносила опахала и мыла полы. Она завидовала мне. Но почему?

Впрочем, мы все прекрасно знали, почему. Или, по крайней мере, нам так казалось. Даже здесь, в Брундизии, до нас доходили слухи. Я помнила ее, бледную и осунувшуюся, под красным покрывалом, когда она шагнула в объятия своего дяди во время ритуального похищения невесты… От меня тогда не скрылось, как жених был вынужден обеими руками оттащить ее прочь.

— То есть она умерла, пытаясь избавиться от ребенка, — спокойно сказала я. — Чьего ребенка? Императора?

— Ой! — ужаснулась наша новая музыкантша и сморщила хорошенький носик. — От собственного дяди?

— Ты не должна повторять досужих сплетен, — строго произнесла Пенелопа. — Говорят, император от горя не находит себе места. Но это еще не повод для того, чтобы повторять всякие гнусности.