И всё равно люби - Кэрри Браун Страница 56

– Ты же никогда не оставишь меня? Никогда?

– Нет, – ответила Рут. – Никогда.

Когда Питеру предложили работу в Дерри, они купили свою первую машину – подержанный фургончик «Форд» с отделкой деревянными панелями. Питер сидел за рулем, а Рут разложила на коленях карту, отслеживая маршрут по побережью – через Коннектикут, Массачусетс, Род-Айленд и наконец Мэн. Уайет, дряхлый городишко, выросший когда-то вокруг мельницы и сохранивший теперь несколько домов из серого камня и кирпичную фабрику, оказался почти у самой канадской границы. Вид у домов – во всяком случае, тех, что были видны с дороги, – был удручающий.

Несмотря на приподнятое настроение, переполнявшее их, когда еще до рассвета они выехали из Нью-Хейвена, Рут почувствовала вдруг новую волну тревоги – она то и дело накатывала на нее с той самой минуты, как Питер согласился на эту работу.

Как знать, будут ли они счастливы здесь?

Питера предложение очень воодушевило – ему предложил это место его хороший знакомый по Йелю.

Он мог бы выбрать место преподавателя в колледже – два таких предложения он тоже получил, но миссия Дерри – обучать в глуши мальчиков из бедных семей – манила его сильнее.

Рут же была не столь решительна и уверена в выборе.

– Но это же бог знает где! И на карте-то не найти! – попробовала возразить она однажды. – И потом, что ты понимаешь в лесозаготовках? Что, если потребуется рубить деревья или колоть дрова?

– Научусь, – спокойно ответил Питер.

– И все они будут отчаянно бедными, – продолжала Рут.

– Ага, сироты и шпана, – улыбнулся Питер. Казалось, эта перспектива его особенно вдохновляла.

То, что он упомянул сирот, почему-то задело Рут. Совсем на него не похоже – вот так напоминать ей о ее прошлой жизни. Наконец она сказала:

– Ну хорошо. Только не приближайся ко мне ни с какой жужжащей пилой.

Той ночью она лежала, прижавшись к нему, притворяясь спящей.

– Рут, я же знаю, что ты не спишь, – наконец сказал Питер в темноте.

Он наклонился и приблизил к ней лицо.

– Я просто дразнил тебя. Теми сиротами. Прости.

– Знаю, – ответила она, но не торопилась поворачиваться к нему.

Через минуту Питер потянулся и легонько стиснул ей ребра.

Да, она знала, что боится смотреть в их будущее, боится того, что ждет их впереди. В том, что у Питера все получится блестяще, она не сомневалась. А вот в себе была уверена гораздо менее. Какая роль во всем этом будет отведена ей? Появятся ли у нее друзья? Так сложно все это – вечно носить за собой этот горб с прошлыми тайнами.

Питер уткнулся в нее носом и вдавил в себя ее бедра.

– Не переживай, – сказал он, и она быстро зажмурилась, чтобы сдержать вдруг подступившие слезы. – Они полюбят тебя.

– Я и не переживаю, – ответила она.

Но когда той ночью они занимались любовью, она все-таки расплакалась – случалось с ней такое иногда.

Конечно, она понимала, что оказаться брошенной дважды – сначала ее бросила мать, отказавшись от нее, а потом и отец, угодивший за решетку, – это трагедия, трагедия ее жизни, с которой не поспоришь. Изредка она старалась представить себе ту женщину, которая произвела ее на свет, воображала, что она так же, как и Рут, мечтает, что они вновь обретут друг друга, что мать и дочь снова будут вместе. Но чаще она избегала этих мыслей, ей неприятно было думать о том, что могло заставить ее мать отказаться от своего ребенка. Это слишком сильно напоминало ей об аборте, на который ей самой пришлось пойти.

– Что ж, мне хоть повезло – у меня есть Питер, – сказала она доктору Веннинг.

Та согласилась.

Рут знала, что доктор Веннинг считает Питера универсальной компенсацией за все предыдущие страдания Рут. Она даже думала, что та немного влюблена в Питера, и пеняла тому – дескать, он поощряет такое отношение. Приносит, понимаешь, Веннинг букеты, джентльменски предлагает ей ручку, когда они втроем отправляются на концерт или в ресторан.

– Питер, вовсе не обязательно все время излучать такую галантность, – заметила ему Рут однажды. – Это просто действует на нервы.

– Вот и славненько, – отвечал он. – Буду всячески демонстрировать свирепость.

Но Рут прекрасно знала, что свирепым он никогда не будет. Питер был самым доброжелательным человеком из всех, кого она знала.

* * *

Дорога от Уайета до Дерри шла через хвойный лесок – белые канадские сосны, канадские же ели, желтая береза – солнце неуверенно пробивалось сквозь толстые лапы деревьев. В нескольких милях к востоку дышал Атлантический океан, невидимый за густыми деревьями.

Рут радовалась, что они снова будут жить у океана.

К путешествию сюда она подготовилась, почитала кое-что об этой части страны – узнала, например, что веточки берез, растущих вдоль дороги, можно отламывать: если их пожевать, во рту остается выраженный вкус вечнозеленого побега. В день приезда, едва опустив окно машины, Рут вдохнула воздух и тут же ощутила этот запах – настолько осязаемый, что, казалось, его можно намазать на хлеб.

Ближе к кампусу елки стали глядеть заметно веселее, света прибавилось. А потом дорога вдруг вильнула и плавно вывернула к тихим залитым солнцем лужайкам – зеленью они растеклись по холмам, по ним в разные стороны разбегаются тропинки, рядом шляпками нахлобучены крыши школьных строений, а тяжелые ветви древних дубов склонились чуть ли не до земли.

Открывшаяся их взору картина оказалась настолько неожиданной и сказочной, что оба, Питер и Рут, громко ахнули.

Питер присвистнул:

– А тут не так уж и облезло! Очень даже мило для несчастных сироток!

Рут метнула в него выразительный взгляд, но и сама она была совершенно очарована.

«Если уж я и здесь не смогу быть счастливой, то я не смогу быть счастливой нигде», – подумала она.

Сперва они поселились на втором этаже над каменным гаражом – просторная комната с кухонным уголком вдоль одной стены (по верхней ее половине шли продольные окошки) и крошечная ванная со старомодной ванной на львиных лапах. В комнате стояла двуспальная кровать с неудобным матрасом – он был слишком короток им обоим, зато два окна выходили на небольшое озеро. Они передвинули к окну стол – кленовый, с откидной доской, как раз им вдвоем пообедать, – и Рут очень полюбила за едой глядеть на воду.

В мансарде выкроили еще одну комнатенку, Питер водрузил туда письменный стол и печатную машинку, бесшумный «Ундервуд».

Частенько теперь Рут засыпала под глухой перестук клавиш – Питер над ее головой готовился к завтрашним урокам.

Жилье в Дерри было служебным, его предоставили как часть зарплаты. Впервые в жизни Рут могла не ходить на работу. В прежней жизни, в Нью-Хейвене, она бегала по трем работам – на полставки подрабатывала секретарем на кафедре биологии в Йеле, два вечера в неделю сидела на администраторском стуле – точнее, возвышалась, чувствуя себя преглупо в белом халате, – в салоне красоты «Филен». А по субботам на велосипеде торопилась к доктору Веннинг – впрочем, с нею они нередко просто болтали.