Мечтай осторожнее - Александра Поттер Страница 57

И все же. С замиранием сердца вспоминаю свое письмо в «Санди геральд». Гейб отправил его в пятницу, так что, если повезет, — а уж мне-то должно повезти! — возможно, на следующей неделе уже придет ответ.

Я полна оптимизма — того самого оптимизма, который побудил меня вынуть фотоаппарат из прикроватной тумбочки, где он был погребен долгие месяцы, стереть пыль с объектива и взять камеру с собой в Корнуолл. Именно этот оптимизм заставил меня подняться в несусветную рань, в предвкушении отличной фотосессии.

Снова ловлю Гейба в видоискатель. Фигурка на волнах расплывается, и я навожу на резкость, чтобы запечатлеть его сосредоточенное лицо. Челюсти плотно сжаты, лоб и щеки покрыты брызгами. Мне даже удается поймать его взгляд из-под насупленных бровей. Кажется, он смотрит прямо на меня, и…

Бултых! Он срывается в воду.

Я вскидываю глаза над камерой и вглядываюсь в сверкающую водную поверхность. Без увеличения серферы — просто точечки, трепыхающиеся на волнах. Знакомого силуэта нигде не видно.

— Гейб! — кричу я, размахивая руками, чтобы меня легче было заметить.

Нет, я вовсе не беспокоюсь — он ведь отличный пловец. Гейб рассказывал, что с рождения живет на берегу океана и плавает как рыба. Но здесь довольно сильные течения, с непривычки человека может утянуть под воду… У меня темнеет в глазах.

— Гейб! — кричу еще громче.

Черт, если с ним что-нибудь случится, никогда себе этого не прощу. Надо было сказать, чтобы был осторожнее, предупредить о подводных течениях. Какая безответственность с твоей стороны, Хизер! Быстро закрываю объектив и тороплюсь вниз по склону холма, спотыкаясь о поросшие травой кочки.

Кажется, спуск длится целую вечность, но в конце концов я добираюсь до автостоянки, отделенной от пляжа каменным парапетом, и снова до боли в глазах всматриваюсь в водную поверхность. Гейба нет.

Что-то неладно. Я стаскиваю кроссовки и носки, швыряю у мотоцикла, бегу босиком по мягкому сырому песку, торможу по щиколотку в воде и, запыхавшись, кручу головой. Да где же он, мать его?

Паника хватает меня за горло. Он ударился головой и потерял сознание! Или тяжело ранен! Или…

Надо что-то делать — сообщить спасателям, позвонить 999… Я уже хлюпаю носом. Хочу, чтобы он появился! Немедленно!

— Ку-ку!

Почти без чувств, схватившись за сердце, оборачиваюсь. Гейб прямо передо мной: под мышкой доска, на лице широченная ухмылка.

Фу-у! Какое счастье! Черт, я в бешенстве!

— Какого хрена?! — ору. — Я от страха чуть не умерла!

— Да ладно тебе, я пошутил.

— Пошутил?! Я думала, ты утонул!

— Я упал с доски и вынырнул с другой стороны бухты.

— Но я искала тебя, кричала… — К глазам подступают слезы, и я злюсь еще больше.

— Давай еще, Хизер, тебе идет злиться!

— Вовсе не смешно!

— Очень даже смешно. Забыла, что имеешь дело с профессионалом? — фальшиво возмущается Гейб. — Я ж комик!

Вот сейчас мне бы молчать в тряпочку.

— В том-то и дело!.. (Естественно — какое там «молчать».) Терпеть не могу эстрадных комиков.

Как только эти слова слетают с языка, мне тут же хочется поймать их и запихнуть обратно.

Пауза.

— Терпеть не можешь комиков? — изумленно тянет Гейб. — И мои шутки тебе не нравятся? Тебе не смешно?

Черт, черт, черт. Может, сделать вид, что я не всерьез? Нет, поздно. Смиренно мотаю головой.

— Что, совсем не смешно?

Я наклоняю голову, боясь встретиться с ним взглядом, потом все-таки смотрю — и вижу перед собой человека, обиженного до глубины души. Чертов мой длинный язык. Ну зачем было это говорить? Какая же я дура.

Я мысленно крою себя на чем свет стоит, распаляясь все больше, а Гейб… откидывает голову и разражается хохотом. Он буквально ревет от смеха, во все свои тридцать два безукоризненных зуба.

Я хлопаю глазами, а он, отсмеявшись, хватает меня за руки:

— Может, я и несмешной, но ты, Хизер Хэмилтон, — это просто уржаться.

Издевается?

— Я думала, тебя в живых нет!

— Понимаю, прости. Дурака свалял.

Гейб поднимает доску, и мы медленно возвращаемся к автостоянке. В молчании — пока Гейб не поворачивается ко мне, подняв брови:

— Послушай, а почему тебе не нравятся мои шутки?

Вот прицепился, теперь в покое не оставит. Сказать, что ли? Конструктивная критика еще никому не вредила. Глядишь, потом еще благодарить меня будет.

— Я видела, как ты репетируешь, и мне кажется, тебе совершенно ни к чему прикидываться другим человеком.

Как говорится, ты мне друг, но истина дороже.

— В смысле? — Гейб выглядит оскорбленным, и я начинаю сомневаться, что истина мне так уж дорога.

— Ты строишь из себя эдакого злобного пессимиста, которому весь мир не угодил. Сигарета в зубах, ужимки, бородатые анекдоты…

Раз уж начала, Хизер, иди до конца…

— Комик и должен быть злобным пессимистом!

— Но ты-то не такой. Характер у тебя легкий, ты обычно доволен жизнью и ко всему готов. — Я позволяю себе улыбочку. — Американец как-никак. Первое, что произносят в вашей стране дети, — не «мама», а «все о'кей»!

— Но роль обязывает! — упорствует Гейб.

— Вот именно. Это роль. А почему бы тебе не быть самим собой?

— На каждом сеансе спрашиваю об этом своего психоаналитика. Уже кучу денег спустил, — острит он. — Хм… Ну, не знаю. Я об этом не думал, но… Наверное, я просто не верю, что могу веселить людей таким, какой есть.

— А по-моему, ты очень забавный такой, какой есть. Плюнь на анекдоты, говори о себе!

— Кому это интересно?

— Попробуй — узнаешь.

Гейб достает полотенце из-под сиденья мотоцикла и, устроившись на каменной ограде, вытирает голову.

— Для человека, который терпеть не может эстрадный юмор, у тебя немало соображений по этому поводу.

Я пожимаю плечами:

— Извини. Длинный язык меня вечно подводит. В другой раз сразу скажи, чтоб заткнулась.

Он хохочет.

— Ну, что теперь?

— А чего бы тебе хотелось?

— Да что угодно, ты ж сама сказала — я ко всему готов.

Язык чешется отпустить какую-нибудь двусмысленную шутку, но на этот раз я успеваю его прикусить.

— Время до обеда навалом, могу устроить тебе экскурсию по деревне? Хочешь?

— Супер. То есть я буду глазеть на местные достопримечательности, как самый настоящий американский турист?