Гроза двенадцатого года. Моя княгиня - Татьяна Романова Страница 57

- Ага, получается, - понял слуга и задумался, потом продолжал: - Вы сражение помните, как князя Багратиона и вас ранили?

Алексей моргнул.

- Так, память в порядке, - констатировал Сашка, - ногами пошевелить можете?

Он задал Алексею еще кучу вопросов, пока не понял, каково состояние хозяина, а потом рассказал ему обо всем, что с ними произошло:

- Я вас, барин, нашел в третьем часу ночи, вас к мертвым положили. Пульса точно не было, но по зеркалу я определил, что дыхание - есть. Мундир у вас напротив сердца был пробит, но осколок в портрете княгини застрял, - рассказывая, Сашка показал Алексею портрет Кати, защитивший его сердце от осколка вражеского ядра. - Я телегу у ополченцев выпросил, коней по очереди запрягал и за ночь до Грабцева доехал.

Управляющий Андрей Ильич доктора привез. Тот посмотрел и сказал, что вы находитесь в коме, можете вообще лежать и не приходить в себя много времени. А как придете в себя, все должно постепенно наладиться. Так вы уже больше двух недель пролежали. Французы как Москву заняли, так и в Грабцево гарнизон пришел, французские драгуны там теперь стоят, главный дом заняли, а их командир в ваших покоях спит. Как только они во двор въехали, я вас потихоньку через заднее крыльцо вынес и сюда привез. Эта изба давно пустая, егерь Трофим еще летом помер, а она далеко в лесу, сюда они не доберутся. Только как теперь сюда доктора привести? Ведь заметят басурмане, найдут нас.

Сашка надолго замолчал, а потом его лицо озарилось радостью, и он предложил:

- Барин, я вам Аксинью привезу. Помните старушку травницу, что на краю деревни живет?

Алексей прикрыл глаза. Он помнил старую травницу, ему казалось, что она была старой и сгорбленной еще тогда, когда он мальчиком первый раз приехал с отцом в это имение двадцать лет назад. Он запомнил, как почтительно отец с ней разговаривал, а потом сказал сыну, что травница зарастила ему шрам, оставленный персидской саблей, и он перестал пугать людей.

Сашка, пообещав хозяину скоро вернуться, надел шапку и вышел, Алексей услышал стук копыт. Он закрыл глаза, голова ужасно болела, попробовал снова шевелить руками и ногами, но он их не чувствовал. Наконец блаженное забытье опустилось на раненого, и он заснул.

Проснулся Алексей от стука хлопнувшей двери, открыв глаза, он увидел Сашку, а рядом с ним стояла сгорбленная старушка с умным и проницательным лицом. Она подошла к постели князя, положила ему руку на лоб, посмотрела в глаза и молча отошла. Из большого узла, лежащего на лавке около порога, она достала свечу и икону Девы Марии. Усевшись на край кровати, она поставила в ее изголовье зажженную свечу, положила на подушку рядом с головой Алексея икону и начала молиться. Молилась она долго, потом, трижды перекрестившись, положила руку на лоб Алексея, помолчала и сказала:

- Грех на тебе большой, князь, сироту ты обидел, и хотя она, добрая душа, тебя простила, даже молила господа за тебя, грех на тебе лежит, пока сам его не отмолишь, не встанешь с этой постели. Но я тебе помогу. Я с вами останусь, буду тебя травами поить и молиться вместе с тобой, Бог даст, подниму тебя, а потом и меня господь заберет, последний ты мой раненый, зажилась я здесь, господь меня не брал, потому что тебе судьба была ко мне прийти.

Аксинья задула свечу и пошла к русской печке, кипятить воду. Больше месяца возилась травница с Алексеем. Она читала молитвы, а он мысленно повторял их за ней. С ложки Аксинья вливала в раненого травяные отвары, растирала его руки и ноги пахучими мазями, пока однажды головная боль не исчезла, как будто ее и не было. Алексей с изумлением понял, что слова молитвы, повторяемой за травницей, он произнес вслух. С этого часа дела его пошли на поправку. Сначала он почувствовал покалывание в руках, а потом начал шевелить пальцами. К концу второго месяца он почувствовал ноги, а еще через неделю встал на них.

Сашка привозил из имения новости, которые управляющий узнавал в уезде. Алексей знал, что Москва сгорела, и Наполеон уже покинул ее, опасаясь зимовать в разоренном городе среди дымящихся руин. Знал он о смерти Багратиона, и о бое под Малоярославцем, когда Кутузов, загнал Бонапарта на разоренную Смоленскую дорогу. Теперь русские войска уже должны были догнать французов до Смоленска.

- Ну вот, князь, отмолил ты свой грех, я тебе больше не нужна,- сказала Аксинья, перекрестив Алексея в последний раз и протянув ему икону Девы Марии, женщина повернулась к Сашке, - вези меня домой, парень, скоро я с небес за вас молиться буду.

Алексей обнял ее и поцеловал ей обе руки:

- Ты, Аксинья, мне теперь как мать, второй раз я на свет родился, - с чувством произнес он, - сколько буду жить, столько буду помнить, что ты для меня сделала.

Так, обняв старую женщину за плечи, он вывел ее на крыльцо. Ноябрь уже оголил деревья, сырая листва устилала землю, но дождя не было. Свежий воздух наполнял легкие Алексея. Нужно было ехать догонять армию, и он велел Сашке собираться.

Дни Кати в последнее время проходили совершенно одинаково: долгий сон, поездка в храм, занятия с Генриеттой, тихий вечер и беседы с Луизой. Она не только не тяготилась этим, а наоборот стремилась сузить свой мир, чтобы ничто не могло нарушить светлую гармонию, поселившуюся в ее душе. Княгиня гнала от себя все мысли о войне и опасности для Алексея, запрещала себе даже думать о том, скольких воинов не досчитаются русские семьи в этой битве.

- Мы будем счастливы, мы любим, друг друга, у нас скоро родится сын, господь не заберет у меня мужа, а у ребенка не заберет отца, - много раз на дню повторяла она как заклинание.

Катя выполнила свое обещание, данное Луизе. Когда француженка нарисовала ей узор шелкового пояса, а потом вышила его и ворот платья так, как она предлагала месяц назад, княгиня согласилась, что эту прекрасную коммерческую идею нужно воплотить в жизнь. С помощью мистера Буля на окраине Лондона, в часе езды от их дома, было куплено старое помещение, где раньше располагалась суконная фабрика. Катя и Луиза нарисовали план переделок. Один из двух больших цехов они решили разгородить так, чтобы получилось большое количество комнат, там они планировали поселить своих работниц. Строители были наняты и переделки шли полным ходом. Счастливая Луиза каждое утро уезжала на стройку и возвращалась затемно. Она привлекла на работу нескольких эмигранток. Обрадованные надеждой вырваться из нужды и отчаяния, они все вместе работали на стройке, крася, отмывая и убирая мусор, чтобы приблизить день открытия мастерской.

Катя же часто ездила в православную церковь, построенную при российском посольстве. Она всегда молилась у иконы Казанской Божьей Матери. Подолгу стоя около образа, молясь, прося у небесной матери заступничества, молодая женщина не замечала, какой интерес она вызывает у окружающих своей красотой и своей загадочностью.

В посольстве давно ходили споры, кто такая эта прекрасная женщина, ждущая ребенка. Молодые дипломаты и русские аристократы, заброшенные судьбой в Лондон в это военное время, все были необычайно заинтригованы. Молодежь собирались компаниями, чтобы пойти помолиться в церковь в то время, когда там бывает прекрасная незнакомка. Все уже знали, что она приезжает к одиннадцати часам утра, бывает в церкви до получаса, а потом уезжает в Мейфэр в экипаже, запряженном парой прекрасных белоснежных коней. Вся дипломатическая мощь российской империи в Британии была брошена на то, чтобы узнать, кому принадлежит дом на Аппер-Брук-стрит, куда белые кони отвозят свою прекрасную хозяйку.