Королевская охота - Инна Брюсова Страница 57

— Удивительное место! Такими я представляю себе северные озера где-нибудь в Карелии.

— Я был в Карелии. Еще студентом. Правда, летом, а не зимой. До сих пор помню гигантских комаров, тучи гнуса, дым от костра, которым пропахло все, и костер, который не хотел разжигаться именно в мое дежурство. Нет, эта романтика не для меня! — Он решительно спрыгнул на землю и протянул руки Екатерине, помогая ей сойти с камня. Удерживая равновесие, слегка прижал ее к себе и сразу отпустил. Ее поразило целомудрие, с которым он проделал это. Всю дорогу до машины он не выпускал ее руки из своей. И было непонятно, то ли он печется о ней, то ли держится за ее руку, как за спасительный якорь…

Они молчали почти всю дорогу. И только перед самым въездом в город Добродеев сказал:

— Вы простите меня. Я никогда не думал, что там так… неприветливо. Летом, поверьте, там просто замечательно!

— Ну что вы! — ответила Екатерина. — Место необыкновенное! Заставляет задуматься о смысле жизни.

Добродеев, не отрывая глаз от дороги, взял се руку и поднес к губам. И снова ее поразило то, как деликатно он это сделал.

— И вы тоже это заметили? — сказал он через некоторое время. — Чувствуешь себя таким ничтожеством!

— Я вовсе не это имела в виду! — засмеялась Екатерина.

Добродеев включил радио, и до самого дома Екатерины они слушали вальсы и польки Штрауса.

— Могу предложить легкий ужин, — сказала Екатерина, движимая чувством благодарности и почему-то уверенная, что он откажется, когда они подъехали к ее дому. Но Добродеев согласился.

Он молча сидел на диване, листая какую-то книгу, пока Екатерина возилась на кухне. Когда она снова появилась в гостиной, ее сопровождал Купер. Увидев незнакомого человека, он некоторое время рассматривал его издали, потом подошел ближе и остановился, издав вопросительное «Мр-р?».

— Что? — спросил Добродеев, — что ты сказал?

— Мр-р? — повторил Купер.

— Он просится на руки, — перевела Екатерина с кошачьего на человеческий.

— На руки? — удивился Добродеев. — Но мы же незнакомы!

— Вы ему нравитесь, и он вас жалеет.

— Жалеет? Меня? — Добродеев задумался.

Купер меж тем вспрыгнул на диван и осторожно перебрался на его колени. Озадаченный Добродеев слегка погладил его, и Купер запел песнь любви и жалости. На лице Добродеева появилось странное выражение…

Потом они долго сидели за столом. Ели нехитрый ужин, пили чай и разговаривали. Добродеев приободрился и стал похож на того Добродеева, которого Екатерина встретила у Ситникова. Почти. Как немолодой, слегка полинявший павлин похож на полную сил молодую птицу. Порода одна, а кураж — разный.

Истории, одна другой занимательнее и причудливее, сменяли друг друга. Внимать ему было одно удовольствие. Добродеев был прирожденным рассказчиком. Театр потерял в его лице великого актера. Правда, сюжеты его рассказов не выдерживали критики в девяти случаях из десяти, но кто, видя его вдохновенное лицо, его сияющие восторгом, правдивые глаза (создавалось впечатление, он сам слышит свои истории впервые) и слыша его теплый и мягкий басок, мастерски понижаемый и повышаемый, от едва слышного пиано до громового форте, взялся бы утверждать, что скучный реализм предпочтительнее бурного взлета добродеевской фантазии? Нет таких!

— Знаете, Екатерина Васильевна, — начал он очередную байку, — куда только ни заносила Добродеева пестрая журналистская судьба, с кем только ни сталкивала — книгу можно писать! Добродеев такое может рассказать! Вы, конечно, слышали о Версаче? Не о Джанни, конечно, которого убили, а о его племяннике — Ипполито? Об одном из его племянников. У него три племянника: двое детей старшей сестры Донателлы и один мальчик — сын брата Андрео. Ипполито самый старший. Он, по сути, и является главным руководителем всей их индустрии, этаким теневым генералом. Джанни, тот больше представительствовал, а заправлял делами Ипполито. Все знают Джанни, а кто из широкой публики знает Ипполито? Никто. А между тем Ипполито — это мозг и сердце бизнеса, дизайнер, художник, умница. Мотается по всему миру. Говорит на всех языках. Утром показ в Лос-Анжелесе, вечером — в Токио. Сегодня — в Берлине, завтра — в Мельбурне. Так вот, звонит он мне прошлой зимой домой, говорит, выручай, друг Добродеев! Мой главный советник и помощник, мэтр Рено, попал в автомобильную катастрофу, неизвестно, выживет ли, а у меня послезавтра финальный просмотр моделей перед международным шоу в Гонолулу. Знаете, — объяснил Добродеев, — как правило, финальные просмотры важнее самих показов! Что показ! Тут уже ничего не изменишь! А на просмотре можно еще что-то исправить — это, так сказать, последний шанс. Приезжай, умоляет, спасай репутацию Дома Версаче! С твоим вкусом, опытом, знанием жизни… По-французски, разумеется. У Добродеева, надо вам заметить, французский абсолютно без акцента, а словарный запас, как любит повторять мой коллега-журналист из «Пари матч», Анри Мишель, больше, чем у француза с академическим образованием! (Позор французам с академическим образованием!) Ну что тут поделаешь? Сам погибай, а друга выручай! Бросил все к чертовой матери, рассорился вдрызг с главным редактором и махнул к Ипполито в Рим. Там их основной офис. Ипполито чуть с ума не сошел от радости! «Альоша, — он меня Альошей называет, — Альоша, я твой должник! На всю жизнь!» И чуть не плачет! — Добродеев взволнован, он сам чуть не плачет. Он только что пережил заново одну из восхитительнейших историй, подаренных ему жизнью. Или собственной буйной фантазией. — Ну а девушки как были рады, не передать! — продолжает он. — Они все меня знают! И что вы думаете? Пришлось пробыть с ними все три дня репетиции, просмотреть девяносто четыре модели, написать свои замечания. На французском, к сожалению. Я было хотел на итальянском, чувствую, забывать стал без практики, но Ипполито просил по-французски. Ну, по-французски, так по-французски. Ноу проблем! Да, так вот, двадцать шесть моделей по моему настоянию срочно переделали. Еще в двенадцати заменили аксессуары. Девять моделей сняли с просмотра вообще. Ну а теперь, говорю, Ипполито, все! Добродеев за тебя спокоен! Иди и побеждай! — Добродеев откидывается на спинку стула. Прикрывает глаза рукой. Он утомился. Блестит испариной вдохновенное чело. Виват, маэстро! Уважаемая публика, аплодисменты, пожалуйста!

Не успела полусонная Екатерина изобразить восторг по поводу приключения с беспомощным Ипполито Версаче, как последовала другая история, не менее интересная, но уже на местном материале.

— Вот так и живешь, — пожаловался Добродеев, передохнув самую малость, — вся жизнь в дороге! Но не всегда Париж или Рим, о нет, далеко не всегда! Вначале этого года был на Камчатке. По заданию редакции. Прекрасные места, знаете ли, природа удивительная, нетронутая, горы, вулканы! Ягоды! Зверье! А гейзеры! Куриные яйца за минуту вкрутую варятся! Там вот, там произошел забавнейший случай — бык, упавший с неба, обыкновенный живой бык, упавший с неба, пробил палубу рыболовецкого сейнера и потопил его! Представляете? — Добродеев, как опытный рассказчик, делает долгую паузу и лукаво смотрит на Екатерину.