Дикая роза - Анита Миллз Страница 57

Ему хотелось надеяться, что к тому времени, когда он вернется в дом, Энни уже будет в постели. Тогда он избежит необходимости смотреть на нее, и ему не нужно будет бороться с неодолимым искушением раздеть ее, чтобы ласкать эту нежную, шелковистую кожу во всех, даже самых потаенных местах. Нахлынувшее на него желание никак не отпускало его. Отыскав в темноте насос у колодца, он стал энергично работать скрипящей ручкой, затем подставил под струю воды голову, пытаясь охладить свой пыл.

В ее комнате еще горел свет. Проклятье! Ну почему она не ложится спать?! Он видел, как она подходит к окну и открывает его, чтобы впустить свежий воздух. Ее белая ситцевая ночная рубашка затрепетала от повеявшего в комнату легкого ветерка. Она не сразу отошла от окна, а некоторое время стояла, наслаждаясь ночной прохладой. Затем взяла щетку для волос и стала расчесываться на фоне горящей сзади керосиновой лампы.

– Паучок! – прокричал Хэп сердито. – Кис-кис-кис! Где ты прячешься, черт тебя подери?

Услышав его раздраженные выкрики, Энни выглянула из окна и насмешливо проговорила:

– Хэп, если бы ты меня подзывал подобным образом, я бы сбежала от тебя куда глаза глядят.

– Когда я звал его по-хорошему, он все равно не спешил выходить, – пробормотал Хэп в ответ.

– Наверно, даже с фонарем мало что видно?

– Да уж, немного.

– Если он только не попал кому-нибудь в лапы, то утром объявится, – решила она. – Тогда и поищу его. А тебе уже пора спать.

– А ты сама разве не собираешься ложиться?

– Собираюсь.

– Тогда в чем же дело?

Его тон поразил ее.

– Сейчас лягу. Я лишь хотела расчесать волосы.

– Думаю, ты уже с этим справилась. Послушай, Энни, я не зайду в дом до тех пор, пока ты не закроешь свою дверь, понятно? Я как-никак живой человек, а не какой-то там святой.

У Энни широко раскрылись глаза, и она отошла от окна.

– Хорошо, сейчас закрою.

Это было далеко не то, что он хотел бы от нее услышать, но ничего не поделаешь – раз он заключил с ней сделку, надо держать свое слово. Обойдя дом с другой стороны, он вошел через переднюю дверь. Свет в ее комнате уже не горел, и во всем доме было темно. Освещая путь фонарем, он прошел к другой спальне, поставил фонарь на стол, сел на край кровати и снял ботинки.

«Наверно, она считает тебя величайшим на свете глупцом, Хэп Уокер, – шепнул ему внутренний голос. – Тебя еще долго будет испепелять огонь страсти, прежде чем она соизволит взглянуть на тебя так, как тебе того хотелось бы».

Все еще оставаясь в черных брюках и теперь уже влажной белой рубашке без воротника, он прилег на кровать и уставился на причудливую живую картинку из теней, отбрасываемых на потолок мерцающим пламенем фонаря. Когда дело касалось преследования индейцев или нарушителей закона, думал Хэп, то он мог проявлять настоящие чудеса терпения. Если он хочет добиться ее любви, придется быть не менее терпеливым.

Ему совсем не хотелось спать, и он в конце концов встал с постели и пошел за блокнотом. Найдя его в своих вещах, он возвратился к кровати, сел, придвинул поближе фонарь и, намочив языком кончик карандаша, принялся писать. Если он будет продолжать в той же сжатой манере, как начал, то изложит всю свою жизнь на каких-нибудь двадцати страницах, подумал он. Хотя, с другой стороны, рассказав о главном, он сможет потом наполнить эту канву живыми деталями, которые будет интересно прочесть любому мальчишке. Например, описать детские годы на ферме, где он вырос. Или дать читателю представление, что это на самом деле такое – провести полжизни в седле.

Его разбудил оглушительный грохот – словно в комнате выстрелили из винтовки. Он резко привстал в кровати, и в тот же миг небо осветилось ослепительной вспышкой молнии. Ветер взвыл за окном и сильным порывом надул занавеску, словно парус. Первой его мыслью было, что на ферму обрушился один из тех смерчей, которые порой проносятся по Техасу. Он быстро вскочил с кровати и метнулся к окну, захлопнув его как раз в тот момент, когда с неба обрушилась сплошная стена воды.

Разбушевавшийся ветер ревел, как гигантская паровая машина, и весь дом до самого основания сотрясался, а крыша над головой стонала и скрежетала. Пробираясь ощупью в темноте, он поспешил в комнату Энни.

– Это, наверно, торнадо! – прокричал он, стараясь перекрыть шум стихии. – Скорей под кровать!

В темноте он схватил ее за руку, но она стала отчаянно сопротивляться.

– Черт возьми, Энни, да это же я – Хэп!

Ему удалось стащить ее на пол, после чего он закатился под кровать, увлекая ее за собой, и прижал извивающееся тело к полу. Она вскоре обмякла под его весом и лежала совершенно неподвижно, лишь время от времени вздрагивая. За окном что-то с треском рухнуло, и Хэпу на мгновение показалось, что сейчас развалится дом. Прикрывая ее своим телом, он ладонями пытался защитить ее голову.

Хотя, казалось, прошла целая вечность, на самом деле все это продолжалось считанные минуты. Ветер внезапно стих, и наступила пугающе мертвая тишина.

– Давай подождем немного, – прошептал он. – Возможно, это еще не все.

– О нет, – простонала она, повернув голову вбок. – Больше я не могу.

– Успокойся, Энни, прошу тебя, – проговорил он, гладя ее волосы и мокрое от слез лицо. – Все хорошо.

Он вытянулся на полу рядом с ней, привлек ее к себе и нежно поцеловал в глаза, ощущая соленый вкус ее слез.

– Теперь я буду всегда тебя защищать, клянусь, – шептал он, касаясь губами ее щеки. – Ты ведь моя жена, Энни, ты теперь миссис Уокер и должна забыть о том чудовище индейце.

Он все говорил и говорил – тихо, нежно, стараясь успокоить ее, и покрывал легкими поцелуями ее губы, глаза, подбородок. Мало-помалу она расслабилась и прильнула к его груди. Он заключил ее в объятия и так и лежал, крепко прижимая Энни к себе.

– Кажется, и в самом деле все кончилось, – сказал он наконец.

– И мне так кажется, – отозвалась она каким-то по-детски тоненьким голосом.

Он неохотно выпустил ее из объятий и выкатился из-под кровати.

– Что ж, раз с тобой все в порядке, выйду посмотрю, сильно ли накуролесила непогода, а потом пойду к себе спать. До утра осталось совсем ничего.

Он встал на ноги, затем нагнулся и протянул ей руку:

– Давай помогу.

В комнате было настолько темно, что даже ее белая ночная рубашка казалась едва различимым пятном. Поднявшись с пола, она некоторое время стояла, не выпуская его руки из своей, затем неожиданно произнесла:

– Не уходи, прошу тебя.

– Господи, Энни! – простонал он. – Ты хоть понимаешь, о чем меня просишь?

– Обними меня! Я хочу, чтобы ты остался.